Алеша пристально взглянул на собеседника. Он почувствовал к нему доверие.
«Такой все поймет, простит, поможет, – подумалось Алеше. – А кто он? Нет, это все сон».
Алеша затряс головой. И тут спутник приобнял его за плечи и заглянул в глаза. Прямо в самую глубь Алешиных глаз. Да-да, именно так когда-то обнимал его папа, если случалось Алеше провиниться. И он тут же во всем признавался, начинал плакать, просить у папы прощения…
Алеша повернулся к незнакомцу и уткнулся в его теплую грудь, в его грубую рубаху с широким воротом. Слезы хлынули из глаз. Все-все рассказал ему Алеша: и как с Василием встретился, и как в магазины лазили, и как маму бросил, обманывал потом и многое-многое другое.
На голову Алеши легла ласковая рука. Она была тяжелой, но мягкой.
– Бог милостив, Он простит, не бойся, Алеша, будешь другим, совсем другим.
«Он все время говорит “Бог”, – подумал Алеша, – а разве Бог есть? Нету Его». – И Алеша, стиснув зубы, резко отшатнулся от незнакомца.
Тот не отвел своих глаз от Алеши. Его старое худое лицо глядело с какой-то мукой.
– Бедный ты, бедный, – прошептал он. И Алеше снова захотелось прижаться к нему, но стало стыдно.
«И кто же он такой?» – пронеслось в его голове.
Не успел Алеша это подумать, как услышал:
– Зовут меня преподобный Иринарх. Я здешний, из-под Ростова. Только вообще-то жил я у вас на земле давно, а сейчас там обитаю. – И преподобный Иринарх поднял голову к звездам, к лунному свету.
Алеше показалось, что звезды слегка покачнулись, в небесах приоткрылся небольшой полог, и оттуда проглянуло что-то неописуемое. Алеша на секунду подумал, что вот такое светлое, неописуемое хотелось ему в лучшие минуты нарисовать красками. Но получалось все совсем не так. Серо и по-земному.
– Преподобный Иринарх… – повторил Алеша. – А что это – преподобный? – Слово звучало по-книжному, красиво, но как-то чуждо.
Преподобный Иринарх
Вместо ответа Алеша вдруг увидел перед собой дорогу через поле. На безоблачном небе сияло солнце. Поле покачивало золотом пшеницы. Где-то вдалеке петляла небольшая речка. По дороге шел человек. Одет он был бедно, за спиной – котомка. Что там, в котомке? Куль сухарей да рогожа, чтобы подстелить себе на случай, если не удастся найти ночлег. Человеку было лет тридцать, он весело глядел на солнце, на шустрых рыжеватых овсянок, которые сновали над ним. Иногда по лицу его пробегала грусть. Может быть, он вспоминал своего престарелого отца, как тихо умирал он под иконами, прожив долгую трудовую жизнь. Они с братом стояли в избе, возле широкой лавки, на которой лежал отец, и слушали, как слабым, но чистым голосом поет он «Отче наш». А ведь когда-то ставил он их, малолеток, перед иконами вот здесь, в этой избе, и учил молитве Небесному