– Дай мне ее, – и он прижал к себе дешевый образок. – Помоги мне, святой целитель, – шептал больной, и долгожданный сон пришел к нему.
А во сне крестьянин сидел на лавке в своей избе. Он знал, что болен, но чувствовал себя спокойно и хорошо. Солнце заливало деревенскую улицу. Куры мирно поклевывали придорожную землю. И вдруг бесшумно, легко, по ухабам сельской дороги подъехала карета. Таких экипажей в их глуши никто не видывал. Дверца приоткрылась. Там было трое. Два старца, а третий… Такое знакомое ясное молодое лицо и странная старинная одежда! Точно как на бумажном образке! Юноша вышел из кареты, вошел в избу. Он сел на лавку к больному. Он обнял его, как друга, как отца.
– Ну вот и я, твой доктор, здравствуй, ты ведь звал меня, – прозвучал тихий голос. И больной приник к нему, и тепло, радость, неизъяснимое блаженство залили душу.
– Я здоров, хозяйка, слышишь, здоров, – весело проговорил проснувшийся крестьянин. На полу котенок играл с лучиком солнца, а в сердце недавнего больного горел огонек иного, вечного, света.
Летний день в дореволюционной Москве. По старому стилю – конец июля. Никольская улица, что ведет к Красной площади, запружена народом. Идут и поют тысячи, тысячи людей. Больше, конечно, серых простонародных кафтанов, бабьих платков, но есть и сюртуки, и изящные платья. Москва величает своего любимого целителя, кроткого великомученика Пантелеимона.
На каторжные клейма,
На всякую болесть —
Младенец Пантелеймон
У нас, целитель, есть, —
так писала за год до революции Марина Цветаева.
Сюда, на Никольскую, в величественную часовню, почти собор, каждодневно шли русские люди. Несли свои болезни и скорби к образу святого с частицей его мощей, привезенной с Афона. Благодатный старец Агафоклий встречал богомольцев и просителей, помазывал маслом. Сюда ехали со всей России. Место знали все: пройти в ворота Китайгородской стены, миновать приземистую церковь Владимирской иконы – и тогда окажешься возле дверей, из-за которых льется напев очередного молебна.
Уже после революции один еврей заболел раковой болезнью, врач отмерил ему несколько недель жизни. Они с женой в отчаянии ехали из дорогой лечебницы по Никольской улице. Неожиданно больной попросил остановить коляску возле часовни.
– Я должен зайти туда.
– Но ты же другой веры, – возражала жена.
– Но я ощущаю властный призыв, я не могу противиться. – Он вбежал в часовню и впервые в жизни упал на колени перед христианской святыней. Слезы не давали шептать слова прошений.
Через несколько недель в один из подмосковных храмов пришел пожилой человек.
– Я еврей, но хочу креститься, – сказал он священнику. – Потому что ваш святой дал мне здоровье. Я верую вашему Богу.
А между тем шли 1920-е, советские, годы. Быть христианином становилось все опаснее. Но святой целитель перевернул душу этого человека, ввел его в