То, что произошло именно убийство, стало ясно почти сразу. «Почему почти? Автор, все же так очевидно!» – воскликнете вы, но будете правы лишь отчасти. А тогда дело передали судебному следователю Петру Николаевичу Выжлову. Молодой этот человек был неплохо образован, любил (в отличие от нас) общество, где его очень любезно принимали, особенно в домах с невестами. Выжлов немного пел, немного рисовал, писал в альбомы, а более всего был известен своими карьерными устремлениями и общим мнением, что «уж он-то в нашей глуши не задержится». До того страшного вечера мы мало с ним соприкасались, хотя, по чисто внешним признакам, имели много общего и, как я сейчас думаю, не сойдись мы так быстро с Борисом, меня вполне могло бы засосать то амбициозное, малоосмысленное, но яркое болотце, в котором с таким блеском выступал Петр Николаевич. Однако мы отвлеклись, а между тем именно он в качестве судебного следователя взялся за это дело. Буквально через десять минут появился он на пороге ложи, все еще немного разгоряченный танцами и слегка раздосадованный неожиданным поворотом столь приятного вечера. Весьма быстро, толково и предельно корректно (стоит быть объективным и отдать ему должное) Выжлов распорядился удалить всю любопытствующую публику со второго этажа. Наскоро и, на мой взгляд, весьма небрежно опросил нескольких лакеев, швейцара и нас с Борисом. При этом у нас он интересовался исключительно причинами, заставившими нас подняться к Трушникову, а также «не был ли тот жив, когда мы его увидели». На все попытки Бориса поделиться с ним своими наблюдениями он любезно и слегка снисходительно-понимающе улыбался, а один раз даже намекнул, что желание приобщиться к работе следователя, часто очень сильное в «скучающей провинциальной публике», может серьезно помешать следствию. Я вспыхнул, а Борис, по своему обыкновению, только недоуменно пожал плечами. Так вот, именно он – Петр Николаевич Выжлов – и заявил тогда вернувшемуся в ложу Денису Львовичу, что никакого убийства, слава Господу, не было, а произошел элементарный и весьма неудивительный после всего бывшего за обедом – vuos comprenez – апоплексический удар.
– Позвольте, милостивый государь, но как врач я решительно не могу с вами согласиться! – вышел вперед Самулович.
Его грузная фигура, плоховато сидящий арендованный смокинг, растрепавшиеся волосы – все составляло разительный контраст с Выжловым. Тот, надо думать, тоже это отметил, к тому же Борис почему-то сразу стал ему неприятен.
– Сударь, – немного насмешливо и как бы беря нас в соучастники этой насмешки обратился он к Самуловичу, – я мало сомневаюсь в ваших познаниях, хоть и не имел чести лично у вас лечиться, однако, поверьте, здесь дело не только, так сказать, врачебное, но и в определенном смысле политическое. – Петр Николаевич послал мне и губернатору тонкую улыбку. – Так вот, я вам совершенно точно говорю, возраст, волнение, выпивка – все