Именно в годы вынужденной эмиграции Булгаков начинает работать над двумя рукописями, которые сегодня стали предметом обширного исследования. Частью его является и настоящая публикация. Речь идет о следующих его трудах: монументальные мемуары «Как прожита жизнь» и аналитическая и философская работа «В споре с Толстым. На весах жизни»[5]. Много лет – с 1932 по 1964 годы – посвятил Булгаков работе над этими произведениями. Обе эти работы отличает присущая ему объективность суждений. В то же время они свидетельствуют о его постепенном отходе от наиболее радикальных положений мировоззрения Толстого, которые всегда, даже в молодые годы, вызывали у него сомнения. Особенно скептически относился Булгаков к преувеличению необходимости духовного самосовершенствования и акцентированию этой стороны жизни в ущерб материальным потребностям человека. Такая позиция виделась Булгакову как прискорбный отрыв личности от твердых земных корней. Он оспаривал высказывавшееся порой Толстым утверждение, что зло заключается лишь в самом человеке, придерживаясь мнения, что следует уделять более серьезное внимание негативной роли социальных проблем, наблюдаемых в социальной сфере и в сфере общественного устройства. В противоположность Толстому, Булгаков считал, что роль государства – пресекать порочные действия членов социума, признавал реальную опасность анархии.
На протяжении всей своей жизни Булгаков вел обширную переписку с широким кругом корреспондентов, среди которых можно назвать имена М. И. Цветаевой, Н. К. Рериха, Р Роллана, А. Эйнштейна и многих других выдающихся деятелей культуры XX столетия. Переписывался Булгаков и с канадскими духоборами, общине которых Толстой помог эмигрировать из Закавказья в Канаду в 1899 году. Именно по личной инициативе Булгакова община канадских духоборов в 1932 году была официально принята в «Интернационал противников войны» (War Resisters’ International).
Учитывая важность упомянутых выше двух крупных работ Булгакова, заслуживающих самого пристального внимания исследователей, представляется несколько даже неожиданным, что ни одна из них (как, впрочем, и большая часть его эпистолярного наследия) до сих пор не была опубликована даже на русском языке (не говоря уже о переводах). Мало того, ни чрезвычайно