(«мы – поэты второго ряда
о нас никто не помнит
время выбивает нас первых
мортиры времени бьют навесом
метят в тех кто стоит шеренгой блистая
в первом ряду
но время такое время
у него всё время —
перелёт»)
ошибающийся, сочетающий не тех не с теми, пишущий современников с маленькой буквы, склеивающий в два катрена уголовную традицию и Мандельштама,
(Кто не вкушал салатов недоетых,
Не игрывал в жестокие снежки,
Не лазывал на ваши табуреты
Читать свои бессмертные стишки,
Тому синички-норны спели
И коготками норку выщербили в льду,
И сизых звёздочек наколотых чреду
Под килевидной маечкой продели.)
периодически обнаруживающий, что собирает об эти слова – себя, но не прекращающий работы.
Потому что, конечно, бытие Божие доказано раз и навсегда, и, как в той известной книге, «все просто»:
вид на осло-фьорд с холма экерберг
здесь кончается
небо
писанное не кровью но гноем
ветер из отверстой, настолько
отверстой человеческой дыры
рушит декорации надувает
паруса парусии
Ты не сможешь не прийти
на такой зов
И мир больше, и в нем всему есть место, а ад смешно и неприлично мал – и несущественен во всех смыслах слова.
Но хочется же, чтобы были живы здесь, во времени, чтобы жизнь во всем своем объеме присутствовала сейчас, с нами. Чтобы история двадцатого века, во всех своих переломах, срослась и светила как соната ди кьеза, как нарисованная женщина (вы ее знаете) в небе над Ленинградом. И конечно, эту задачу в принципе нельзя решить – и уж тем более ее заведомо не получится решить в пределах небольшой книги стихов.
Некогда, в незапамятные времена, Хлебников и Мандельштам должны были драться на дуэли по весьма серьезному поводу. Виктор Шкловский говорил об этом так:
Хлебников прочел в «Бродячей собаке» стихи, в которых было слово «Ющинский – 13», и посвященные Мандельштаму, то есть он обвинил Мандельштама в ритуальном убийстве. <…>
Мандельштам вызвал Хлебникова! «Я как еврей, русский поэт считаю себя оскорбленным и вас вызываю…»
Ну, и другим секундантом должен был быть Филонов. Мы встретились при Хлебникове. Павел Филонов сказал: «Я этого не допущу. Ты гений. И если ты попробуешь драться, то я буду тебя бить. Потом, это вообще ничтожно. Вообще, что это за ритуальное убийство?». А Хлебников сказал: «Нет, мне это даже интересно! Я думал всегда <нрзб> футуриста соединить с каким-нибудь преступлением». Как Нечаев. Филонов сказал, что это совершенно ничтожно. «Вот я занимаюсь делом: я хочу нарисовать картину, которая бы висела на стене без