– Дошла до меня плохая весть. Оперёд вашего прихода Матрёна, соседка, прибегала, рече: грех в деревне великий! Смертоубийство?
– Застрелили из ружья.
– Нет прощения сим поступкам греховным… Разумею, не сыскан злодей?
– Не отыскан.
– Воздастся каждому по делам его. От нехристей сих грядёт разорение веры и закона. Найтить злодея надо. Митрич со товарищами сим занялись?
Ковшов кивнул.
– Господи, управи ум их и утверди сердца их на творение добрых дел, на скорый сыск греховодника… Горемыка убиенный тутошный или как?
Ковшов молча достал папку со своими бумагами, разложил на столе, отодвинув посуду, нашёл фотографию Фирюлина, протянул.
Старец долго изучал изображённое на фото лицо, искал в памяти знакомых. Что думал он: жалел, отчаивался, прощал грехи, как у них, верующих, водится? Просто размышлял в горести над судьбой несчастного?
– Лик его и в смерти печалит. В скудости жил он, Бога не знал и не чтил. Господи, прости его душу грешную…
Вместе со старцем они вдвоём прибрали на столе. Ковшов, сославшись на бессонницу, уселся за стол, разложив бумаги: протоколы, свои записи, схемы, строил бесчисленные версии, переживая за мотавшихся сейчас невесть где, на воде или на земле товарищей. Старец постелил ему тут же в гостиной на единственной кровати напротив трёх окон у стены. Сам ушёл в другую комнату.
Всё стихло.
Не пропадая совсем, но и не сверкая особо, мирно поедая керосин, мерцал язычок пламени за стеклом лампы, освещая круг на столе и задремавшего над ним человека.
Вдруг бесшумно, словно инородная масса, бесформенная тень тревожно надвинулась на среднее из трёх окон с улицы за стеклом. Сгусток этот замер, задвигался опять, остерегаясь, зашевелился, прижимаясь к стеклу, расползся по нему вверх и в стороны, приобретая очертания человеческой фигуры. Дождь или ветер пробежали по поверхности стекла, забарабанило, прерываясь и возобновляясь вновь. Звук настойчиво силился ворваться в дом, в комнату, внутрь.
Старец очнулся от дрёмы, он ещё не успел предаться сну, шорохи за окном и дрожь стекла разбудили его окончательно. Он привык жить один. Его давно уже мало что пугало. Да и что на земле могло устрашить человека, много лет сознательно и достойно готовящегося к смерти? Вечность открывала перед ним объятия. Господь Бог ждал его. Он смело дожидался своего часа. Теперь уже скоро. Но в стекло окна кто-то стучался!.. Или ему мерещилось?..
Осторожно поднявшись (в привычной темноте он ориентировался безошибочно), старец ступил на пол и вышел на порог гостиной.
В свете тусклого языка пламени керосиновой лампы отчётливо отпечаталось в окне белое лицо в ужасной гримасе с обезображенным носом и тремя бородавками под глазом! Выпученные навыкате глазные яблоки внимательно и злобно следили за каждым его движением, хищно скалились зубы в безумной усмешке! Это лицо старец не мог забыть. Только что он изучал его на фотографии. Оживший утопленник глядел на