– Твоя правда, – согласился я. – Ну, попробуем обойтись без лишнего шума, хотя боюсь, что вытащить наше сокровище втихомолку никак не удастся. Бог милостив – может, если припугнем пистолетами, они струсят и отдадут…
И мы вошли в цирк.
Когда я приходил с Тимофеем на представление, то, понятное дело, не изучал устройства здания. Было много народу, все галдели, пихались, к тому же мы спешили занять хорошие места на галерее. Сейчас я шел в поисках двери, ведущей в манеж, и был сильно недоволен тем, что столбы, на которых держались ложи второго яруса и галерея, были затянуты какой-то дурно расписанной холстиной. Изображала она чуть ли не сады Версаля – с подстриженными деревьями, уводящими вдаль аллеями, ротондами и беседками, как в имении у средней руки помещика.
Наконец мы отыскали выход в манеж и Гаврюша на хорошем немецком языке осведомился о господине директоре.
В это время там возводили деревянные козлы, закрепляя их растяжками, и я невольно вспомнил молодость – что-то в этих сооружениях было от стоячего такелажа. Но парусов я не дождался – это оказалось всего лишь устройство для натянутого каната, на котором должен был плясать щуплый молодец с двумя белыми веерами из страусиных перьев. Он проверял натяжение каната и совещался с толстячком, которого я сразу узнал – он во время представления вместе с парнишками в зеленых мундирах следил за порядком в манеже, сам производя больше беспорядка, чем вся прочая труппа, вместе взятая. Я прислушался. В сущности, я неплохо знаю немецкий, а эти двое говорили примерно так, как два ученика под присмотром учителя разыгрывают между собой беседу. Ни для одного из них этот язык не был родным.
Канатный плясун уговаривался с толстячком, чтобы он подольше паясничал, иначе служители не успевают хорошо установить козлы. Толстячок обещал и, в свою очередь, пытался одолжить у плясуна денег. Закулисная эта история была стара, как мир…
Гаврюше объяснили, что господина директора можно перехватить у выхода – он сегодня пораньше завершил свои занятия. Делать нечего – мы вышли в подковообразный коридор, что охватывал большую часть манежа вместе с ложами снаружи. Встали мы так удачно, что услышали голоса де Баха и его свиты, они же нас увидели в самый последний миг.
– Вечером приду и проверю, – говорил директор, – чему этот лентяй Казимир научил мальчика. Пусть оба готовятся! Кроме того, пусть он поработает с Фебом и Пегасом по отдельности. Ты будешь помогать ему, Йозеф. Ты, Альберт, заменишь сегодня меня.
Он отдал еще какие-то приказания, и мы вышли ему навстречу.
Де Бах был с супругой, весьма почтенной дамой, и с молодыми людьми, старший из которых, лет тридцати на вид, был очень на него похож. Я узнал Альберта – того наездника,