Бенкендорф взялся рукой за горло.
– Она, бедняжка, как на кресте!
– Хватит, – брат стоял к Долли спиной, потому что боялся показать лицо.
– Она зовет тебя. Я ради этого и приехала.
Лучше ему было не оборачиваться.
– Она тебе сказала?
– Не прямо, – уклонилась Долли. – Но достаточно ясно, чтобы за тобой отправиться. Умоляю, Александр! Она больше не знает, кто такая…
Можно было продолжать и бубнить всю дорогу. Бенкендорф уже одевался. Лил на голову одеколон. Искал новую рубашку. Ненавидел не вычищенные денщиком сапоги: «Выгоню! Ей-богу, выгоню!»
Кому приказать седлать лошадь? Ехать надо тайно.
– У меня две, – Долли была великолепна. – Бумаги для следования в город со мной. Ты только держись сзади.
Где-то ему это уже говорили!
«В Мемеле мы были приняты королем и королевой, которые в этом последнем уголке своего королевства грустно ожидали, когда дорога в их столицу, заполненная французскими войсками, будет открыта».
Сумерки давно превратились в ночь. За стеной невысоких крепких сосен ветер не пробирал, но, чуть только дорога выходила к морю, начинала петлять между дюнами, всадников буквально пригибало к гривам скакунов. Очень страшно мчаться по утрамбованному волной песку и не видеть выброшенных на берег темных бревен или обломков бочек, о которые лошадь запросто сломает ногу. Тогда, о, тогда он уже не увидит Луизу так, как должен увидеть. И будет завтра на аудиенции заверять в своей безграничной почтительности…
Верховые снова свернули в лес и поскакали по освещенной луной просеке. Слева и справа пролегал безграничный черничник, стрекотавший на ветру пожухлыми листьями.
Городок спал. Бедный прусский флот, по договору отданный победителям, все еще дремал на рейде, но уже собирался отплывать во Францию. Корабли этот человек забирал, а Луизу взять гнушался!
У заставы Долли выехала вперед и предъявила документы. Судя по увесистому мешочку, опущенному в руку часового, деньги имели большее значение, чем законность пропуска в ночное время.
Как только очутились за стенами, сестра снова пришпорила лошадь, и они понеслись по улице, высекая искры из мостовой. Ближе к замку Долли поумерила пыл, придержала коня и поехала шагом. За ними во всех окнах зажигался огонь, будто одну свечу проносили за декорацией и показывали в череде стекол.
Замок безмолвствовал. Но и здесь госпожа посланница знала дорогу. Сначала по темному парку мимо плоских, как стол, газонов, не способных укрыть даже фиалку. В тени шпалерных кустов, до оранжереи, птичника, зимнего сада, где пальмы подвязаны к потолку веревками.
Потом вдоль стен, за северный фасад, длинное крыло с колоннадой, минуя помпезные