Никола де Клерак поклонился; лицо его было непроницаемо.
– Как вам будет угодно, мадам, – сказал он. – Милорд, прошу вас простить меня за мою… невежливость
Королева встала. Она была высокой – даже выше, чем я думала. Она, по меньшей мере, на полголовы возвышалась надо мной и на два-три пальца – над своим братом. Месье де Клерак так и не поднял головы, а он был единственным, кто мог бы посмотреть королеве прямо в глаза. Интересно, он наклонил голову нарочно?
– Давайте пойдем и сей же час посмотрим, что в этом ларце, – сказала Мария Стюарт. – Возможно, матушка положила в него драгоценности. А может быть, письма, в которых говорится, как она меня любила. Мы вместе найдем его и посмотрим, что в нем лежит – это обеспечит нас развлечениями на нынешний день.
– Нет, – вымолвила я.
Они все воззрились на меня. Выражение лица королевы было недоуменно-вопросительным – она явно полагала, что ослышалась, ведь еще никто никогда не отказывался исполнить ее желания. Лорд Джеймс смотрел сердито и обиженно. Месье де Клерак – сьёр Нико, как с очаровательной фамильярностью назвала его королева – взирал на меня с любопытством и в то же время с опаской. Стало быть, только он поверил, что я в самом деле откажусь отдавать ларец королеве.
Если я отдам его, то снова стану никем – Ринетт Лесли, восемнадцати лет от роду, имевшей несчастье остаться вдовой с маленькой дочерью на руках, пленницей графа Хантли или же графа Роутса в зависимости от того, кто из них окажется сильнее. Моя грамота королевской ленницы утратила силу со смертью Марии де Гиз. На меня станут жестоко давить, принуждая выйти замуж за какого-нибудь чужака, чтобы дать либо одному, либо другому графу безраздельную власть над Грэнмьюаром. О Грэнмьюар, мой дом, мой сад у моря! Они заберут и укрепят его, чтобы контролировать морские пути в Нидерланды и идущие поблизости древние скотопрогонные дороги. Может быть, мне позволят там жить, а может быть, и нет. И все оттого, что я буду никем, и не в моих силах будет помешать им.
Но у меня был ларец Марии де Гиз.
И если я сейчас не отдам его, то смогу заключить сделку и поставить свои условия.
Я смогу сказать: «Никакого нового замужества, ни теперь, ни потом».
Я смогу сказать: «Грэнмьюар мой и только мой, королевский лен, как и прежде, как и всегда».
Я смогу сказать: «Когда убийцу Александра Гордона повесят, тогда я и отдам серебряный ларец в ваши руки…»
Я уже отступила от обещания, данного мною Марии де Гиз. Если я сейчас сделаю то, что задумала, то от клятвы, которую я дала на кресте, вовсе ничего не останется. Я совершу грех, на который прежде считала себя, Ринетт Лесли, неспособной. Умышленный смертный грех.
Ну, что ж, я покаюсь и исполню епитимью, которую наложит на меня священник. Я уже это делала после того, как запугала Рэннока Хэмилтона и его солдат и заставила их убраться из церкви Святого Ниниана.