– Сколько раз вам расписывали стены? – спросила она.
– Много, – рассеянно отозвалась Сильвия. – Видишь ли, у меня хобби – выручать художников в депрессии.
– У меня нет депрессии, – буркнула Тави, мгновенно ощетинившись. Она уже жалела, что затеяла разговор.
– Детка, я слышу, что ты все время напеваешь.
– Мне нравятся «Роллинги». И Боб Дилан, – добавила Тави на всякий случай. Раз уж начали цепляться к тому, что она мычит под нос… Мало ли какая песня привяжется – объясняй потом.
– Хорошая группа и песня отличная, но не стоит лукавить, – хмыкнула Сильвия. – Ты рисуешь цветок и поешь о том, как черен мир и черно твое сердце. О том, что хочешь раскрасить все черным… И делаешь вид, что это случайность? – Сильвия тихо рассмеялась. – А дверь-то красная. – Она кивнула на свежий психоделический орнамент всех оттенков алого. – Ты идешь за песней. Но только тогда, когда разрешаешь себе.
– Подсознание, – пожала плечами Тави.
– Да-да. Хорошее объяснение, универсальное. Только вот что: я дала тебе полную волю. Ты могла рисовать демонов, если бы захотела. Вернее – если бы позволила себе… Хотела-то наверняка. Кстати, многие так и делали.
– Слушайте, ну здесь же люди живут! – возмутилась Тави. – Они-то в чем виноваты, чтоб смотреть на моих демонов?!
– Ни в чем. Но обычно об этом никто не думает. Ты – светлая…
Тави обхватила руками коленки и покачала головой. Ну да, ну да. «Ты – славная девочка, я тебя хорошо воспитала, и ничего плохого ты сделать не могла. Не знаю и знать не хочу, что ты учудила». Это мы проходили, подумала Тави. Ее охватила холодная злость.
– Знаете, Сильвия, я не такая, как вы думаете, – сердито сказала она. – На самом деле я очень плохой человек. Ужасный.
Сейчас начнется: «Не мели чепухи, на самом деле…» Сильвия склонила голову набок – тихо звякнуло ожерелье на морщинистой груди.
– И что же ты такого натворила? – спросила она спокойно.
Выставит к чертовой матери, подумала Тави с ледяным отчаянием, даже дорисовать не даст. А не выставит – сама уйду. Надо уезжать отсюда, все равно не помогло… В голове Тави все смешалось: и мамино снисходительное равнодушие, и спокойное сочувствие Сильвии, и унизительная жалость продавца футболок, и эти туристы с глазами, в которых билось серое. Нельзя оставаться на одном месте так долго, нельзя цепляться за людей, надо бежать, бежать… Тави набрала воздуху, как перед нырком в холодную воду, и проговорила:
– Я человека убила.
Сильвия не ответила, и Тави, чувствуя, как немеет лицо, добавила:
– Убила своего друга.
Сильвия все молчала, задрав брови, будто ожидая подробностей, и Тави захотелось ее ударить.
– Я завтра распишу последнее бунгало и уеду, – пробормотала она, пряча глаза. – Или не уеду, если вы скажете полиции.
– Какое дело полиции Шри-Ланки до