– Да я уже ко всему готова и ничего не боюсь, – печально улыбнулась старушка.
– Отлично! Тогда скажи, как тебя в детстве коротко и ласково называли?
Козырева почти не думала.
– Матушка всегда полным ласкательным именем Прасковьюшка называла. Даже когда очень зла была. Папа… тот проще ко мне обращался: Праня. Ну а брат старший, тот меня Кевой дразнил…
– Кева? А это слово как к тебе причастно?
– Ну, я маленькая была, имя своё официальное – Параскева – не выговаривала, только Ке-ва и слышалось… Вот в семье порой и…
– Ладно! Кева так Кева! Но теперь держись!..
И начал, брызгая слюной на лицо опешившей старушки, ругаться на неё. Причём старался это делать от трёх лиц по очереди. То словами материнскими да ласковыми попеняет, то отцовскими – грубыми да лаконичными. А то от имени старшего брата ехидством да несправедливостью обольёт.
Минут десять изгалялся, пока не рассмотрел мокрые дорожки от слёз на старческих щеках и даже им обрадовался.
– Плачешь? Ха-ха! Значит, пробило тебя как следует! Получше горчичников помогает!
– При чём тут горчичники? – вполне нормальным голосом попыталась отвечать Прасковья. Но, прислушавшись к себе, удивлённо хмыкнула: – Ведь и в самом деле полегчало! Я даже встать могу…
– Не вздумай! – чуть не лёг на неё Александр. – Не смей вставать, силы экономь. Они нам через два часа понадобятся, когда я с дарканой вернусь.
Потом ещё и клятву взял, что до его прихода Григорьевна не посмеет встать, и только после этого стал суматошно собираться. Корзину взял, широкую да плоскую, рюкзачок на себя самый маленький подогнал да в него пару бутербродов сунул. А вот с пистолетом пришлось повозиться. Всё-таки великовато было оружие для ребёнка, несмотря на свою компактность и общие малые размеры. Пришлось к поясу очень сложно привязывать, а потом ещё и длинной рубахой навыпуск прикрывать. Несколько несуразно получилось, но иначе – никак!
Попрощавшись с Прасковьей и даже чмокнув её в щёку, выскочил из дому. Правильнее сказать, выскользнул из него, как малолетний воришка. Потому что по сторонам посматривал в оба да к звукам прислушивался, как доберман на прогулке. На небо пасмурное, предгрозовое тоже косился, радуясь, что в такую погоду грибники за добычей не попрутся. В лесу бежать сломя голову не бросился, а старался по возможности обходить хорошо протоптанные тропинки и с особой осторожностью пересекать волоки. Чисто для отвода глаз и от жадности сорвал пяток внушительных подберёзовиков и положил в корзинку. Вроде лёгкие, идти не мешают.
Как бы близко Заячий яр ни находился, а пока к нему добрался, пока отыскал в лесной дубраве, примерно час и прошёл.
Но и сразу вниз не ринулся, проверять свою захоронку. Посидел вначале на обрыве, прислушался и потом в самом удобном месте скользнул вниз. Но вновь ощутив в руках тяжесть переданной ему по