– С какой немкой? – я сделал вид, что удивился.
– Не прикидывайся! Бегаешь, бегаешь к ней. А за такое, сам знаешь… Вот и на прошлой неделе бегал. В воскресенье.
– Да не бегаю я никуда. Это кто-то клепает на меня. Ну сводил молодых в музей. Мы туда их каждую субботу водим. В основном ротный это мне поручает. Как комсоргу.
– Еще и комсорг! – закурил, выпустил струйку дыма. – Роз-Мари, кажется, ее зовут? («Вот гад, все знает!») Что у тебя с ней?
– Ничего!
– Ничего… – хмыкнул он. – Статью твою в газете напечатали.
«Эх, контрик! Не статью, а стихи».
– Это я стихи в книге отзывов написал, а они перевел на немецкий и отправили в газету.
– С твоего согласия?
– Ну, да.
– А почему мне не доложил?
– Да как-то не подумал…
– Не подумал… А о том, что контакт с немками запрещен, подумал? О том, что это прямое нарушение воинского устава, подумал? Да ты знаешь, что за такое… В общем, тебе мой совет, или, если хочешь, приказ: поведешь в следующий раз молодых в Равенсбрюк и скажешь этой своей Роз-Мари, что тебя срочно переводят в Союз. Или досрочно демобилизуют. И чтобы ноги твоей там больше не было. Понял?
– Так точно, товарищ майор.
– Ладно! Иди!
Я взял под козырек, развернулся.
– Стой! – вышел из-за стола. – А скажи мне, товарищ старший сержант, если уж ты такой честный (издевается, конечно), это правда, что меня контриком называют?
– Правда, – не моргнув глазом, отчеканил я.
Помолчал в задумчивости:
– Я не спрашиваю, кто. Этого ты не скажешь.
– Да все, – вырвалось у меня.
– Все? – вернулся за стол. – Вот идиоты! Даже не знают истинного значения этого слова. Контрик, запомни и передай другим, этот тот, кто против нашей революции, против советской власти, против всего нашего: политики, идеологии, против той же воинской дисциплины. Вот ты, например. Ты и есть контрик. Если я дам ход делу, тебе ох как не поздоровится. По крайней мере, дембель твой точно тормознут. Это в лучшем случае. Но я не буду этого делать. Не хочется портить тебе жизнь. Парень ты способный, будешь учиться… При условии, что сделаешь все, как я сказал. Иди!
«Все знает. И, похоже, давно. Почему же тогда молчал? Ждал, когда я окончательно проколюсь».
Уже на следующий день я рванул к Роз-Мари. День был будничный, туристов немного, и, значит, больше обычного удастся пообщаться с ней. Неужто в последний раз?..
Проводила меня до двери, и тут вижу, из-за автобуса выплывают трое с красными повязками на рукавах: старлей и два парадных солдатика. И прямиком ко мне. Солдатики, ладно, не по своей воле в патрульной шкуре оказались и наверняка, будь у них малейшая возможность, выручили бы меня. Но офицеру выслужиться надо. К тому же, наверное, он из соседней, автобатовской части, а автобатовцы, ох как не любили нас, связистов, обзывая чуть ли не интеллигентами.
Что тут было делать? Бежать? Смешно.