Порочнейшего взгляда
Вогнав тебя.
Премилое дитя!
Ведь серых глаз моих
С нефритовым оттенком,
Ох, не отыскать.
А на посредственных
Придурков
Мне плевать.
Тебя хотел познать.
Тебе решать.
Но всё упущено.
Мне не дано узнать
Твои мотивы, цели.
С таким исходом
Мне взалкать хочется
О той потерянной любви,
Что никому не суждено, наверное,
Уже познать.
«Ты помнишь, как сгорали…»
Ты помнишь, как сгорали
В грёзах и мечтах с поэзией Талькова?
Как было мило и уютно
Под тополиным пухом,
Смешанным с осеннею
Листвой?
Как шляпка эта, Катя, тебе шла,
Какие были в грёзах
Строгими, изысканными
Наши с тобою клубные костюмы,
Как в танце мы кружились,
Сжигая вместе нас двоих
В редукционных мыслях
И мечтах моих дотла?
Ты знаешь, что такое
Песни Игоря Талькова?
Ты знаешь, что родилось
Под творчество великого
Меж мною и тобой тогда?
Вот так скрепила нас судьба.
И я с тобою снова
В поэзии, в мечтах и грёзах —
Навсегда.
«Вот и август в первую свою декаду, Катя…»
Вот и август в первую свою декаду, Катя,
Дарит нам тепло и краски лета,
Дарит нам и грусть, и скуку, и уют.
Только не могу забыть я, Катя,
Тёплого июня, пуха тополиного
И моих мечтаний о тебе
В этой шляпке и костюме,
Где таился праздничный моей
Души приют.
А душа тогда мечтала, чтобы осень с летом
Повстречались в листве и в тополином пухе,
В этой вечной красоте ульяновской милоты, тепла и неги.
Жёлтые дома, что спрятаны, как милые глаза под веки.
Где кружились в танце мы.
Наши пальцы, губы, руки и глаза от солнечного света
В танце закружились, и горят наши сердца от лета,
Что под саксофон и под Талькова бьются вместе где-то…
Где-то летом и под тополиным пухом
И светящим чуть с ленцою
Солнечным прекрасным светом.
«…прохлада губ…»
…прохлада губ
И нежный стан.
Я так люблю тебя, моя малышка.
А за окном луны оскал,
И бытие распознаётся
Чуть слышно…
О блядская клавиатура
На моём компе!
Катя, я тебе пишу,
Что трудно без тебя мне.
«Да, Катя…»
Да, Катя…
Стена.
Она непреодолима.
Она монументальна.
Она – это Она.
Мы все живём в стенах:
В панели, в кирпичах,
Да бог знает ещё в чём.
А вместе быть так и не смогли мы.
Прими, Моя, этот на свете
Розы цвет.
Он