А у меня он ещё и болезненным чересчур оказался. Вот и попросился я на пенсион по случаю потери здоровья. Согласно табели о рангах я был тайным советником, а это, поверьте, весьма немалый ранг. Ведь меня именовать были обязаны «вашим превосходительством». Поэтому и пенсион мне весьма щедрый положили, и пару деревень, соседствующих с отцовским имением, с крестьянами, там проживающими, в собственность дали. Но мысль одна, после того как я в Россию из заграничных своих вояжей вернулся, меня постоянно угнетала: как добиться того, чтобы жизнь у мужиков да баб наших лучше становилась? Изменить существующий порядок я не мог, но ведь что-то делать всё одно надобно. А я прекрасно понимал, что, пока народ грамоты не знает, ничего хорошего в его жизни произойти не может. Вот и надумал начать народ грамоте обучать. Ну, в своих да отцовских деревнях, кои мне по праву наследования достались, я школы учредил, и все дети, независимо от происхождения или вероисповедания, в этих школах азбуку и арифметику, а также Закон Божий стали изучать. Ну а дальше мои возможности не простираются. Соседи на меня и так все косо смотрят, мол, я своих крестьян балую. Вот я и решил купить небольшую машину аглицкого производства, чтобы книжки печатать для народа. Благо тщанием Петра Алексеевича, государя нашего великого, в России новый шрифт был введён. По сравнению со старой, церковнославянской кириллицей он и проще, и понятней намного стал. Россия сразу такой рывок в образовании сделала, что его сравнить можно только с прорубленным окном, коим Альгаротти, италийский писатель, книжку которого я мечтаю на русском языке издать, выход к Балтийскому морю назвал. Для меня самым главным в указе Петра о введении нового шрифта было вот что: «Сими литерами печатать исторические и манифактурные книги». Вы понимаете, это означает, что новый шрифт предназначен для любых книг, помимо церковных. А с той кириллицей пусть теперь священнослужители воюют. Я даже себе представить не могу, как они в ней разбираются. Совершенно нечитаемое письмо с ней получается. Но ведь народу и церковные книги нужны, вот я и осмеливаюсь – не всегда, конечно, а лишь иногда – печатать гражданским шрифтом некоторые книги, имеющие отношение к религии. Ведь нельзя же жития святых полагать богослужебными книгами. А ещё в большей степени это должно относиться к книгам с духовно-нравственными и нравоучительными текстами. Вот я и занялся их изданием. Другое издавать мне пока цензурный комитет не дозволяет. Но чем я беру? Та машина печатная, которой я обзавёлся, дозволяет печатать немецкие потешные листки, которые иногда фряжскими именуют. Ведь что получается, вы сами посмотрите да разберитесь. Патриарх Аким запретил везти из Германий всякие листки с католическими сюжетами, а у них иных и нет совсем. Что это значит? А значит это, что, если я напечатаю интересную и поучительную историю, в картинке изображённую, и продам её русскому мужику, то, с одной стороны, указ патриарха не нарушу, а с другой – благую вещь сделаю. Людей и повеселю, и немного их образованием займусь.
Тихон,
