Лесничий с Иващенко слушали молча, не перебивали и вопросов не задавали. Только и у того, и у другого бегали за скулами, ближе к ушам, желваки.
– Продолжай, – непривычно мягко для «волкодавов» прозвучал приказ полковника.
– Три дня в «Правом секторе» издевались. Потом только, когда сами тешиться устали, отправили в СБУ[13] в город Изюм. Там хоть слегка от побоев отошли. Редко били. Вообще, парни попались почти гуманисты, чтоб им всем сдохнуть!.. Один нас даже тайком от коллег сигаретами снабжал и хлебом. Там вообще-то, похоже, тоже люди изредка, но попадаются, хотя большинство… Понятно про большинство… Почти не били, значит… Но у СБУ свои методы. Приходили ночью. Прямо над головой в стену стреляли. Заставляли всякие глупые бумаги писать и подписывать. То что я предатель Родины, то письмо к президенту России, чтобы он не вводил войска, то прощальное письмо родителям. Якобы перед тем, как повесят…
Мы почти все время просидели в камере, днем и ночью пристегнутые наручниками к специальным кронштейнам в бетонном полу. Гулять нас не выводили. Кормили один раз в день «бомжатниками», разведенными холодной водой из-под крана. И на том, конечно, спасибо, что не били. Но иногда и здесь тоже покормить забывали. Лиц своих не показывали. Даже следователь к нам приходил в маске «ночь». Там такие маски «балаклавами» зовут. Имели мы полную возможность загреметь на пятнадцать лет, но в сентябре нас обменяли. Когда обмен был, я на их пленных посмотрел – хари трескаются. Отъелись, будто их специально на сало откармливали…
Алексей замолчал и опустил голову.
– Больше не поедешь туда? – спросил Лесничий.
– Не люблю с долгами жить. Тянет это… – мрачно ответил Алексей. – Как здоровье подправлю, снова поеду. Главное, зрение восстановить. Я же снайпер. Семьи у меня нет, детей нет. Старики-родители против, но с ними договорюсь. Туда многие возвращаются. Кто хлебнул сполна… Кто за развлечением ехал, себя показать, покрасоваться, те навсегда уехали. Остались только настоящие. Меня душа к ним зовет.
– Воевать любишь?
– Нет. Разве такие люди вообще бывают?
– Есть. Встречаются, – утвердительно сказал Селиверстов.
– Я просто несправедливость не люблю. – Голос Алексея стал твердым и жестким. Он высказывал то, что на душе наболело. То, о чем, наверное, уже много раз думал. – И фашистов под любым гарниром ненавижу. Если меня на улице грабить будут, я не смогу человека убить, даже если он грабитель. Хоть хохол, хоть чеченец… Он все равно человек. А когда стреляю в фашиста, я чувствую только отдачу винтовки в плечо, и все…
Глава третья
Полковник подписал Алексею пропуск, объяснил, что водитель предупрежден и отвезет сразу к поезду. Сам Селиверстов провожать гостя не пошел. А когда