Она бросила быстрый взгляд на двери, их по-прежнему загораживал бритый детина. Просто сбежать не выйдет.
«Придётся сбегать сложно».
– За своими потрохами присматривай!
Тшера с силой пнула стоящую на столе у её ноги миску с горячей жирной похлёбкой прямо в рожу бородачу. Тот взревел, вскинул руки к ошпаренному лицу, позабыв, что в одной из них по-прежнему сжимает нож. Лезвие вошло прямиком в нижнее веко, мужик заорал пуще прежнего и выдернул нож. Брызнула кровь, следом потёк глаз.
«Как недоваренное яйцо».
Захлёбываясь воплем, одноглазый рухнул на четвереньки; Тшера прыгнула со стола на его хребет, оттолкнулась, как от кочки на болоте, взлетела под потолок, скрестив над головой руки с кинжалами, и низринулась в гущу шайки, полоснув Йамаранами в стороны. Справа плеснуло горячим красным рассечённое горло, слева – разорванное от уха до уха лицо. Она резко присела, пропуская над головой два встречных ножевых замаха, и ударила снизу вверх, выпрямляясь во весь рост, вспорола нападающих от чресл до рёбер. Зачавкало, запахло тошнотворно и приторно: железом и теплом свежих потрохов.
«Теперь будет скользко».
Клинки пели в её ладонях, их песни пробирались под кожу, вплетались в жилы, звенели в каждом нерве, в каждом позвонке, стальными нитями прошивали её сознание, обращались её чутьём, продолжением руки, предвосхищением мысли. Клинки служили Вассалу, Вассал становился клинком.
Следуя их зову, Тшера крутанулась на мыске сапога на скользком от крови полу, молниеносно перехватила кинжалы для удобного удара – взметнулись багряные кисти обнимающих запястья темляков. Правый Йамаран – Ньед – вонзился под челюсть одному из шайки, левый – Мьёр – рубанул по шее другому.
Ньед позвал назад, и она привычно ему доверилась. Разворот, замах – и крик: отрубленный кулак с ножом, только что метившим Тшере в спину, отлетел прочь и бухнулся о стену. Остриём Мьёра она чиркнула по горлу следующего, сунувшегося сбоку, но Мьёр вёл её к другому, что был опаснее, и Тшера не успела… Нападавший поскользнулся на залитом кровью полу и, упав, подсёк её. Она едва устояла – и пропустила чужой нож. Лезвие ткнулось ей под рёбра, порвало плащ, но скользнуло по твёрдой коже защитного жилета, не пробив. Следом в бок врезался чей-то локоть, и этот удар сбил Тшеру с ног. Она рухнула лицом вниз, сверху ей на шею грубо, до хруста в позвонках, наступил тяжёлый сапог.
«Из хорошей кожи, на добротной подошве…»
– Допрыгалась, сука драная? – позлорадствовал разбойник.
Тшера полоснула его по ноге, рассекла сухожилия, и он грохнулся, подмяв её под себя. Она рванулась из-под массивного тела, а оно, рыча и хрипя, вцепилось ей в волосы, дёрнуло назад и грянуло бы её головой об пол, но Ньед разорвал ему горло. Горячее хлестнуло Тшере в лицо, залило глаза. Отплёвываясь, она спихнула с себя грузное тело, перекатилась, вскочила на ноги и вновь едва не упала, поскользнувшись на чьих-то кишках. Песнь Йамаранов в её пульсе утихала –