Утром меня завели в здравпункт, сделали уколы от столбняка. Осмотрев рану на шее, врач произнёс: «Вроде всё в порядке, кровотечения нет. В Горьком встань на сорокапятидневный учёт к хирургу, с энцефалитом шутки плохи». Я выполнил его указания и провёл установленный карантин в кошмарном ожидании. К счастью, в тот раз пронесло.
Новые обязанности стали круто менять прежние радужные планы. Едва успев отчитаться за командировку, я вынужден был председательствовать в другой приёмочной комиссии. Обращения к руководству ГНИПИ были бессмысленны, в ответ я слышал: «Это же Москва, а мы Москвой не командуем». Москвичи посмеивались: «Ты нас вполне устраиваешь. К тому же мы тебя скоро женим на москвичке». Они откуда-то узнали, что я встречаюсь с симпатичной девушкой, служащей главка. От непрерывных командировок мне стало некогда заниматься своими проектами, пришлось забросить диссертацию. Появилась трещина в семейных отношениях, жена с маленьким сыном уехала к тёще в деревню. Я из конструктора стал превращаться в чинушу. Добавилась ещё одна неприятность: министерство стало сокращать финансирование проектных работ. Мне приказывали: «Знаем, что проект выполняется без сучка и задоринки, находи повод, чтобы “задробить” его». Я стал наживать врагов в проектных подразделениях. К тому же я знал, как тяжело разработчикам выбивать финансирование проектов, – такая политика мне претила!
6. Боб
В комсомольском активе ГНИПИ был Борис Брылин – комсорг крупного проектного отдела. Между собой мы его звали Боб. Внезапно он перестал приходить на заседания комитета комсомола института. Как оказалось, он на своём мотороллере попал в автомобильную аварию, его «склеивают» в институте восстановительной хирургии. Я поехал повидаться с ним. При встрече Боб сообщил, что дела идут на поправку, и добавил: «Ко мне приходил начальник лаборатории завода им. Петровского Игорь Шаталин. Он предложил мне перейти на завод руководителем группы разработки электрической схемы трёхскоростного