Киприан ничего не говорит, предпочитая вместо этого молча наблюдать, как я осторожно смываю следы крови с его торса.
– Ну вот, так лучше, – говорю я, отступая назад, чтобы еще разок взглянуть на него. На его коже, конечно, просто громадное количество синяков и порезов, но по крайней мере на них теперь нет крови.
Скользя по нему глазами сверху вниз, я не могу не восхищаться красотой его фигуры. Он не так уж отличается от статуй, которые я видела в больших городах. Он выше Амадея, его тело хорошо сложено и заточено для борьбы.
Только когда я опускаю глаза еще ниже, очерчивая взглядом четкие линии его пресса, я моментально отвожу взор. Щеки начинают гореть огнем, когда я осознаю, что только что делала.
– Спасибо, – говорит Киприан, подходя ближе и протягивая руку, чтобы нежно приподнять мой подбородок одним пальцем. Я долго и пристально смотрю ему в глаза, а затем отстраняюсь.
– Я… Это ничего не значило.
– Хейзел…
Не дожидаясь продолжения его фразы, я выбегаю из комнаты; стыд и жар окрашивают мое лицо в алый цвет.
Я заканчиваю остальные дела по хозяйству, небрежно пренебрегая тщательностью, и осмеливаюсь снова приблизиться к дому только тогда, когда слышу крик Мерельды.
Прячась за деревом, наблюдаю, как Киприан выходит из парадной двери, выдергивая руку из хватки матери, которая отчаянно пытается помешать ему уйти.
– Киприан, вернись сюда сию же минуту! Имей в виду, если твой отец узнает об этом…
– Мой отец? – спрашивает Киприан, едко посмеиваясь, и поворачивается к ней. – Мой отец умер, или ты уже забыла об этом?
Мерельда какое-то время сохраняет молчание, а затем делает грозный шаг в сторону сына.
– Ты не смеешь так со мной разговаривать… – шипит она. – Я твоя мать, нравится тебе это или нет. Ты никогда не поймешь, через что мне пришлось пройти, чтобы ты…
– Да, тут ты права, – обрывает ее Киприан, с отвращением качая головой. – Я никогда не пойму.
С этими словами он разворачивается и стремительно удаляется прочь, а Мерельда лишь тщетно что-то кричит ему вслед.
Когда становится ясно, что он не вернется, она внезапно успокаивается. Выражение ее лица становится холодным и безжизненным. Заправив обратно несколько выбившихся прядей волос, она разворачивается и направляется в дом.
Дверь захлопывается, и я вздыхаю с облегчением. Однако мое облегчение длится очень недолго: спустившись в курятник, я тут же вспоминаю, что она заказала на ужин. Из всех дел, которыми мне приходится заниматься, разделка мяса – единственная задача, которая не становится с каждым разом для меня проще.
Я понимаю, что это жизненная необходимость, но с тех пор, как мне пришлось начать разделывать кур, это понимание стало даваться мне еще труднее. Их выращивали ради яиц, и я всегда считала их своими друзьями, а друзей нельзя есть.
Вытащив из кармана фартука горсть крошек и остатки