Роза качнула головой.
Для начала состояние отца Розали явно было значительно больше, чем несколько тысяч золотых. Пара загородных поместий, деревни, громадный кусок земли, два дома в столице – все это тянуло на пару сотен тысяч золотых.
Но больше всего ее возмутили слова мачехи о достойном муже.
– Вам тридцать шесть, – напомнила Роза. – И вы дважды вдова.
Лицо Беатрис заледенело, а глаза полыхнули гневом.
– И что с того? – процедила она. Ей явно не нравилось, когда кто-то упоминал ее возраст.
– Мне двадцать один, – добавила Роза. – Но не так давно вы сказали, что шансов выйти замуж у меня практически нет.
Беатрис попыталась улыбнуться, но вместо этого на ее лице появилось что-то вроде ломаного оскала.
– У тебя другой случай, – сдавленно выдала она, сжимая кулаки.
– Действительно? – притворно удивилась Роза. – Что-то я в этом сомневаюсь. И к сожалению для вас, – добавила она, отряхивая темно-синюю ткань верхнего платья, – я не заинтересована в графе.
Беатрис замерла, а потом глубоко вздохнула, пытаясь усмирить гнев.
– Я не спрашиваю тебя, хочешь ты того или нет, – выдавила она со злостью. Все благодушие как рукой сняло. – Будешь делать, как я скажу. В конце концов, ты моя падчерица!
Глава 2
Роза вскинула руку, обрывая тем самым страстную речь мачехи.
– Да, но у вас теперь нет на меня никаких прав, – сказала она и улыбнулась. – Вы не забыли? Мне двадцать один. По законам нашей страны любой человек, достигший этого возраста, становится полностью самостоятельным. На него более не действует воля родителей, – добавила Роза и закончила: – Вы опоздали.
После этих слов она встала и ушла, оставив позади гневно дышащую Беатрис, которая в этот момент выглядела так, будто готова была кого-нибудь убить.
Роза не лгала. Дела обстояли именно так. Если бы Беатрис вспомнила о дочери своего ушедшего в мир иной мужа несколько недель назад, то все могло бы закончиться для девушки в разы хуже.
В этом мире родители и опекуны до двадцати одного года имели полную власть над своими детьми или воспитанниками. И это касалось всех, как аристократов, так и простолюдинов.
Свадьбы здесь играли практически сразу, как только человеку исполнялось восемнадцать. Раньше нельзя. Как для девушек, так и для юношей.
Такая вот ирония.
В двадцать один человек начинал считаться самостоятельным, но редко кому удавалось дотянуть до этого времени свободным. Обычно родители или опекуны находили ей или ему подходящего, по их мнению, партнера, с которым в кратчайшие сроки после достижения нужного возраста и заключали брак подопечного.
Разводы не практиковались. Если кто-то решался на что-то подобное, его покрывали позором.
Выход из неудачного брака был только