Та задумалась на некоторое время, а потом проговорила:
– А, давай! Баню-то сейчас ей в самый раз. Баня, ежели с умом в ней париться, энергию дает. А это сейчас для нее самое нужное, поважнее всякого лекарства будет. – И поспешно проговорила в спину выходящего из дверей внука. – Только не шибко жаркую, Глебушка…
Когда Глеб вышел, баба Феша вернулась в спальню, и, присев рядом с кроватью, долго смотрела на лежавшую там девушку.
– Эх… Откуда ж ты, девонька… Как к нам-то забрела-попала… – Она, присев на край кровати, взяла руку лежащей в свою ладонь и стала ее поглаживать, тихонько напевая:
– В зы́бку сон Веле́с кладёт
С ко́робом к тебе идёт
Шо́бы сладко в но́щи спать
Ди́да Ве́леса позвать
Сла́док сон несе́ до ны
О́чи Сва́рога видны
За́волшует мудро бог
Шоб ни ки́чилса воро́г
Сво́ей силою лихо́й
Дух отсе́ле и́дша злой
По́чиванье до́брим стань
Си́ня Сва́рга в сон заглянь…
Эту колыбельную баба Феша помнила еще с младенческих лет. Ей для нее напевал ее дед. Говорил, что это не просто колыбельная, а еще и очень мощный оберег. Когда тело засыпает, душа становится беззащитной, и любая темная тварь, крадущаяся в ночи, может ей навредить. Или кусок отгрызть, или тьмы напустить. Потому и исстари повелось на нашей земле, что мальцам мамки колыбельную поют. Она ее и Глебу пела в младенчестве. А теперь вот, почему-то, сама не понимая причины, захотела спеть совершенно незнакомой девушке, пришедшей невесть откуда. Баба Феша повторяла и повторяла куплет раз за разом, пока не увидела, как над телом раненой появилось слабое голубоватое свечение. Довольно улыбнулась, и осторожно положила руку девушки поверх покрывала.
– Эх… девонька… Видать, из нашего ты Рода. – Потом поправилась. – …Или мы из твоего, что вернее будет.
Глава 4
Переделав все возможные дела, какие только сумел отыскать, еще до темноты, Глеб ушел. Проводив внука, баба Феша продолжила теребить козий пух, устроившись в спальне, рядом со спящей (или пребывающей в забытье) девушкой. Время от времени, она поглядывала на «найденку» и тяжело вздыхала. Девушка находилась на грани жизни и смерти, и неизвестно было когда она переступит ту или другую черту. Все, что было возможно сделать для нее, уже было сделано. Пучок, связанных в тугой жгут трав, курился у ее изголовья, распространяя терпко-горьковатый запах полыни по всему дому.
Когда пришла пора идти спать, баба Феша кинула старый овчинный полушубок рядом с кроватью, собираясь здесь устроиться на ночлег. И тут, на пороге комнаты появился