Тыгыдым – Тыгыдым – Тыгыдым…
И вот он уже пылит впереди взвода.
Только развевающегося красного знамени ему в руках и не хватает.
Как там, в песне, поется?
–Хлопцы, чьи вы будете, кто вас в бой ведет?
– Кто под красным знаменем раненый идет…
Наш летеха точно раненый, притом на всю голову, только не идет, а скачет.
Тыгыдым – Тыгыдым – Тыгыдым…
Хорошо ему, «лосяре», без автомата и подсумков, налегке скакать вокруг нас и орать всякую хрень.
В голове гул от дружного топота тяжелых солдатских кирзачей по высохшему до бетонной твердости грунту дороги и стрекотания цикад.
– Да мля, что за херня снова в голову лезет?
– Какие, бля, цикады в Забайкалье?
– Крыша едет не спеша, тихо шифером шурша.
– Шифер едет с крыши вон!
– Ну, а мне пора в Дурдом!
Видимо, «жидкость» в голове закипела, как антифриз в перегретом радиаторе автомобиля.
Взгляд через плечо, через силу, сфокусироваться не удалось. Периферийным зрением отмечаю, что бежим кучно, отстающих бойцов нет.
Отлично – потому что зачет результата по последнему бойцу.
Сзади бегут сержанты, они, как и офицер, бегут налегке. Будешь отставать, получишь от сержантов кирзачом по пятой точке «волшебного пендаля», придающего бойцу на короткое время турбо-ускорение, после которого у солдата открывается второе дыхание, и он бежит вперед с такой скоростью, что пятки в жопу втыкаются.
Хорошо, что в нашем взводе дохляков нет, и не приходится тащить на себе «раненых».
Во втором взводе одного «раненого» дотаскали на себе до того, что чуть в «двухсотые» не перевели. Теперь сзади всегда бегут сержанты и контролируют ситуацию.
Вдруг сзади раздается то ли хрип, то ли крик: «Чья лопатка!»
Хлопаю себя по ремню, и по спине стекает холодная струйка пота.
В мозгах зажигается красная лампочка, в висках начинает пульсировать кровь.
Перед глазами загорается бегущая строка: «С_у_к_а! П_р_о_е_б_а_л! К_а_к – т_а_к.
Что говорил прапорщик Жуков: «Солдаты, в армии нет слова потерял или украли, есть только слово – П_р_о_е_б_а_л!»
Останавливаюсь и оборачиваюсь через левое плечо. Мимо пробегают бойцы, открытыми ртами жадно хватая горячий пыльный воздух, словно рыбы, выброшенные на берег.
И вдруг навстречу мне бежит Шурик Григорьев, свой пацан – «Земеля», откуда-то с района, а в руках у него моя пехотная лопатка.
Хриплю пересохшими губами: «Спасибо, Братка!»
Хватаю лопатку, разворачиваюсь и догоняю свою шеренгу. Занимаю свое место в строю, пытаюсь отдышаться и войти в общий ритм.
Столько лет прошло после армии, а я до сих пор помню этот случай, и до сих пор испытываю благодарность Шурику Григорьеву за то, что он тогда поднял мою пехотную лопатку.
Во взводе его звали Гриша, сокращение от фамилии Григорьев. Внешне он был очень похож на старшину из советского фильма «А зори здесь тихие», но только намного моложе.
А вот говор у него был точь в точь, как у старшины Васкова из этого фильма.
Был он немногословным, по-деревенски простым