Горбатый смотрел зло и трезво. Он, запыхавшись от долгого крика, тяжело дышал, переводя дух. Захарьин смотрел на тестя тоже неприветливо, но злоба на него уже прошла. Он понимал, что тесть прав. И как бы не соперничал Горбатый с его братьями, допущенными к распределению земель, по-своему он был прав. Без верных воев в этой войне всех со всеми, развернувшейся в Московии со смертью царя Василия, его роду не выжить.
– Хочешь просить, сам приходи и проси, – буркнул Никита.
– Я! Просить! – вскрикнул князь. – Да ты совсем оборзел, как я погляжу! Сколько лет с моих рук ели и пили, а теперь я у твоего щенка просить должен о своей жизни? Да, чтоб вы все сдохли, безродное семя!
– Мой род сам поднялся! – возвысил голос Захарьин. – Отцы и пращуры наши делами своими род поднимали и царям служили. Всегда рядом были.
– Ага! Новгород ограбили! Скольких знатных людей загубили! Крамолу они выжигали! Тьфу! Мошну набивали!
Горбатый плюнул.
– Знаешь, что, – вдруг сказал Захарьин. – А попрошу ка я Фёдора за то, чтобы он на тебя царю пожаловался, что, дескать, ослушался ты его, не поехал в Ругодив, и крамольные речи супротив царя ведёшь.
Князь сел на лавку, раскрыл рот и попытался вздохнуть, но как рыба, не имеющая лёгких, только шевелил губами. Его мощное тело задёргалось от спазм, глаза закатились, и князь Горбатый повалился на бок.
– Эй! Эй! Кто там! – крикнул зять, вскакивая из-за стола.
На шум вбежали слуги и засуетились вокруг хозяина. Захарьин ни во что не вмешивался. Он, грешным делом, подумал, что если сейчас тесть загнётся, то часть имущества и земель отойдут дочери, то бишь, его жене. Тесть не редко говорил об этом на разных пьянках-гулянках. В своих дочерях тесть души не чаял. Однако суета слуг увенчалась успехом и Александр Борисович вдруг резко вдохнул, захрипел и продолжил дышать глубоко и громко. Его посадили, привалив спиной к стенке. Князь долго смотрел на Захарьина, молча восстанавливая дыхание, потом неожиданно сказал, как каркнул: «Дурак!».
Никита Романович вздрогнул.
Только через несколько десятков вздохов и выдохов тесть снова смог говорить.
– Пошёл вон, – сказал Александр Борисович Горбатый еле слышно. – И чтобы ноги твоей в моём доме не было.
Захарьин послушно и с облегчением вышел из княжеской трапезной, мысленно трижды прочитал короткую «Иисусову молитву», и, выйдя на присыпанное мелким, продолжавшим падать снегом крыльцо, трижды перекрестился, глядя на тускло просвечивающее сквозь мутное небо солнце.
– Ну и слава Богу, – сказал он, садясь в седло своего аргамака. – Не лёг грех на душу.
Он ударил коня под бока пятками и выскочил за ворота княжеской усадьбы.
* * *
– Ну