Сцена 3
Входят король Генрих, Нортемберленд, Вустер, Хотспер, сэр Уолтер Блент и другие.
Генрих говорит, обращаясь вроде бы «в пространство», но речь его, судя по всему, предназначена в первую очередь для ушей графа Вустера, младшего брата Нортемберленда. Если не забыли, то именно его, Вустера, в первой сцене Уэстморленд непонятно из каких соображений назвал заклятым врагом короля.
– Я всегда был спокойным, выдержанным и уравновешенным, но и моему терпению пришел конец. Вы просто воспользовались тем, что у меня мягкий характер. Так что предупреждаю: больше я такого не потерплю. Я – король и буду вести себя так, как подобает суровому и грозному правителю, даже если это противно моей природе. Мои нежность и мягкость привели к тому, что вы перестали меня уважать.
Вустер прекрасно понимает, что слова обращены к нему, и пытается защититься:
– Ваше величество, именно наша семья сделала так много для того, чтобы вы заняли трон. Мы не заслужили таких угроз.
Нортемберленд тоже хочет что-то сказать, но король прерывает его после первого же слова.
– Уйди отсюда, Вустер, – резко произносит он. – У тебя на лице написаны враждебность и непокорность. Ты дерзок и высокомерен, а король не может терпеть подобного поведения от своего вассала. Поди прочь! Если понадобится твоя помощь или совет – тебя позовут.
Вустер уходит.
– Нортемберленд, ты что-то хотел сказать?
– Да, ваше величество. Я выяснил ситуацию с пленными, которых захватил мой сын Гарри Перси. Вам сказали, что на ваш приказ выдать вам пленных он якобы ответил грубым и резким отказом. Так вот, этого не было. Я поговорил с сыном, и он меня заверил, что все было вежливо и аргументированно. Это или завистливая клевета, или испорченный телефон, а мой сын ни в чем не виноват.
Тут в разговор включается сам Хотспер (он же Генри Перси Горячая Шпора) и выдает свою версию событий:
Король Генрих Четвертый и Хотспер.
Художник Henry Courtney Selous, гравер Linton, 1860-е.
– Ваше величество, я не отказывал вам в пленных. Бой только-только закончился, я весь в крови, разгоряченный, едва перевожу дух, стою, опершись на меч, – и вдруг подходит какой-то расфранченный крендель, свежевыбритый, весь в кружевах, надушенный, еще и табакерку двумя пальчиками держит, к носу подносит, нюхает и чихает. Болтал чего-то, смеялся, а когда мимо проносили убитых солдат, он морщился и бранился, мол, мерзавцы, мимо его светлости вонючие трупы таскают. И вдруг ни с того ни с сего потребовал отдать ему для вас всех пленных. Ну вы можете представить, в каком я был состоянии? Конечно, этот тип меня жутко раздражал, я был сам не свой после битвы. Я сорвался и что-то ему ответил, сейчас даже уже и не припомню, что именно: то ли отдам пленных, то ли не отдам. Да я сам себя не слышал и ничего не соображал! Просто психанул, ничего плохого в виду не имел. Он меня буквально выбесил своей болтовней! Нес какую-то ахинею