В это время один из лифтов с грохотом раскрылся, заставив Берто машинально обернуться. Из лифта, охорашиваясь, вышел грациозный Антоша.
«А вот и принц, мать его так, марикон! – презрительно сощурился Берто, всем нутром чуя пидараста. – Что и говорить, если даже в этой стране…»
Антоша, вполголоса мурлыча песенку, прошел, не взглянув на Берто, к двери блока одиннадцать-ноль-три и принялся в очередной раз безуспешно звонить этим гадам Ад и Микки.
Над общежитием Школы стояла Ночь. Цветом сливаясь с ночью, огромный гладкий кот Сабах сидел на краю ограждения крыши – достойно обернувшись хвостом, зелеными ясными глазами глядя на город внизу.
Бескрайний, иссиня-черный город – неровная поверхность огней, пунктирно обозначающих рельеф выступов многоэтажек и страшных пропастей между ними – и еще более глубокое небо той же черной синевы, наполненное беззвучно улыбающимися звездами – все это волновало Сабаха не больше, чем тусклые запахи из кирпичных отдушин. И все же на краю крыши общежития полуночников он сидел и смотрел.
Отчего люди не спят? Беспечно несут ночную стражу, не чувствуя головной боли и выворачивающей зевоты – чтобы курить, выкуривать тонны сигарет, пирамиды маленьких картонных коробочек, дающих сизый дымок, запах и горький привкус во рту. Чтобы думать, ходить по комнате, по желтым длинным коридорам, подниматься с этажа на этаж в светящемся вздрагивающем лифте, чтобы видеть и познавать лица, чтобы к утру их любить или забыть или утратить. Чтобы ловить бабочки-слова и прикалывать их булавкой к бумаге, запоминать и переиначивать, и пить с друзьями, и видеть ночь, как она есть – с огнями, запахами и молчанием, и смотреть в темное окно, сквозь свое призрачное отражение, и видеть смену цветов неба ближе к рассвету, когда расходятся друзья и засыпают любимые, и среди застывших мыслей и переполненных пепельниц кончаются сигареты. Какая привилегия – не спать по ночам и видеть то, что никогда больше не приснится.
Сабах невесомо спрыгнул с барьера ограждения и скользнул в глухое пространство черной лестницы.
– …Если хочешь, можешь выбрать другую кассету, что ты любишь, – любезно предложил Микки, наблюдая, как тихо и серьезно Саша рассматривает спинки прозрачных аудиокассет, выставленных на полке рядом с книгами.
– Не нужно, я люблю «Квинов», – покачала головой Саша и возвратилась в свое кресло, немея от присутствия малознакомого молодого человека под два метра, огненновзорого и патлатого.
«Квины» пели «Bohemia rhapsody» – музыка, под которую так приятно расслабиться. Ада, готовя кофе, вся сияла и светилась.
– Мик, Лейла и Кико пригласили нас сегодня к ним.
После примирения взаимные взгляды и улыбки обоих не знали границ нежности и умиления.
– Ах, как это хорошо, когда возвращаются друзья, и люди снова видят лица друг друга, – произнес Микки, с невыразимым чувством глядя на Аду. – Я тоже видел Кико у Гонзо, он сказал, что