Одежды, кстати, на объекте в момент изъятия было минимум – лишь длинная сорочка до колена и грубого плетения панталоны с кружавчиками. Копна волос была растрепана и неубрана. Отсюда, подключив весь свой интелллект, я вывела, что мадам выдернули не из оперной ложи, а из спальни.
…Дожевав пятый бутерброд, я глянула в зеркало на новую себя: отражение понравилось. Жгучие, чуть навыкате, черные глаза иронично блеснули, на пухлых щеках появились соблазнительные ямочки. Чертовка. Такая должна нравиться мужчинам. Я уверенно взяла под мышку корбку с тараканами, голубь, как старый знакомый, спокойно сел на плечо. Что ж, вперед, Варвара! Зажмурившись, шагнула в открывшийся портал. Ватная тишина всколыхнулась и заглотила меня.
30 июня 1842 года, Франция.
Отчего-то портал открылся в метре от земли, но падать оказалось совсем не больно: вывалилась я прямо на расстеленную смятую постель. Спальня была небольшая, дверь в смежную комнату была отворена, слышались шаги и негромкий мужской голос. Шурша, разбежались тарканы, голубь сориентировался куда быстрее меня и рванулся к окну. Озираясь и не понимая еще, где нахожусь, я поспешила окрыть ему створку. Деревянное окошко со множеством стекол с трудом поддалось, но бот вдруг задержался и внимательно поглядел на меня. Именно так, как делают голуби, повернув голову боком и моргая оранжевыми глазами-окулярами.
– Ну, что ты не улетаешь? – прошептала я, выталкивая птицу. – Вали быстрее, железяка несчастная! Не мешай работать!
– Душа моя, вы собираетесь? Надо ехать. Что тут… о, святая Бригитта, тут голубь!
В спальню, неторопливо повязывая галстук, зашел мужчина. Его французский язык был слабоват и «le pigeon» в его исполнении прозвучало совсемо по-русски – «пижон». Что ж, моему голубю такая кличка подойдет… Вали отсюда, Пижон! Я вытолкнула бота из окна, тот грациозно вспорхнул и умчался в небо. Мужчина же, не заметив подмены своей дамы, подошел к зеркалу и все так же спокойно продолжил завязывать свой длиннющий галстук.
Он мотал бант вокруг шеи и говорил, говорил, говорил. Акцент у него был славянский, но… нет, это был не Шопен. Мужчина был крупным, уже далеко не молодым, лет сорока пяти, а то и старше. У него были прибавлявшие возраст внушительные бакенбарды, наполовину седые густые волосы падали на лоб красивыми прядями. У губ уже намечались неглубокие складки. Серые глаза показались выцвевшими и довольно грустными.
– …И именно тогда, в Одессе, я понял, что за мной следят. Но кто? За какой надобностью?.. Кто-то бы сказал, что ссылка из Петербурга в Одессу и не ссылка вовсе, а так, чудачество, но я бы посмел ответить тому, что нет! Ссылка куда угодно, даже в Париж, всегда ссылка, почти тюрьма, ежели поэту запретить появляться на его родине! – он вздохнул,