Дамплинги порхали в кипящей воде, как бабочки, то взмывая кверху, словно норовя выскочить из кастрюли, то опускаясь на дно, трепеща шелковыми рисовыми крылышками. Эмилий Иванович, затаив дыхание, отлавливал их сачком-шумовкой и укладывал на большую тарелку из фамильного сервиза, который мама разрешала брать только по праздникам, а Эмилий Иванович справедливо рассудил, что дамплингам нужна соответствующая посуда. На вкус же они были – восторг, упоение… просто ах! И слов-то сразу не подберешь. Особенно под соевым соусом. И непременно закатить глаза и жевать не торопясь. Можно под пивко.
Эмилий Иванович, как уже упоминалось, одинок. Не старый холостяк, нет – ему не то тридцать три, не то тридцать четыре, возраст вершины, – а просто одинок. Так сложилось. Была лет десять назад какая-то история любви с девочкой из предместья, которая не понравилась Стелле Георгиевне. Знаем мы таких искательниц приключений, а потом квартиру разменивай! Да и где знакомиться с девушками? На дискотеки Эмилий Иванович не ходит, в конкурсах караоке на площади не участвует, друзей с безмужними сестрами и племянницами у него немного, вернее, вовсе нет, а знакомиться на улице не всем дано. Да и не та у Эмилия Ивановича внешность, чтобы знакомиться на улице. Нет, нет, не подумайте чего, но… Ему бы сбросить килограмм десять-пятнадцать живого веса, да в фитнес-клуб, да постричься красиво, да очки поинтереснее, да последить за осанкой… Например, стоять, прислонясь спиной к стенке, по десять минут в день, что ли… и вообще. Тогда бы да. Ведь говорят же, что про всякого зверя есть ловец и про всякого купца товар… как-то так.
Эмилий Иванович уселся на крыльце губернской канцелярии, имея в руке дизайнерскую чашку с иронической вороной, наполненную замечательным кофе. Вокруг сиял безмятежный день позднего лета, было тихо, зелено и благостно, не шевелилась ни одна травинка, разве что гнулась, когда проползала по ней неторопливо какая-нибудь досужая разноцветная букашка. Эмилий Иванович уже в который раз подумал, что у старинного парка особенная аура, что не удивительно, так как раньше люди умели выбирать места для зачина городов. Даже сверкающие там и сям редкие желтые листья добавляли в мироощущение вполне уместную и допустимую нотку грусти и наводили на мысль о том, что все проходит. Но мысль эта была легкой и нежной, не было в ней ни надрыва, ни горечи, а один лишь светлый философский смысл, невесомый, как паутинка бабьего