Глава 3. Продажа в окайя
Я до сих пор ощущаю жуткий, леденящий душу страх, когда вспоминаю события той поворотной ночи. Наша хижина была погружена во мрак – лишь тусклый отсвет очага робко трепетал в дальнем углу. Родители сидели в напряженном молчании, держа друг друга за руки. Братья смотрели прямо перед собой непроницаемыми взглядами. А я растерянно озиралась по сторонам, не понимая причины этой звенящей тишины.
Тишина вскоре стала невыносимой. Прервал ее отец, обратившись ко мне дрогнувшим голосом:
– Доченька, ты уже большая девочка, и тебе следует узнать одну важную вещь… – он сделал паузу, а затем продолжил едва слышно. – Нынче ночью к нам пришел посланник из Осаки и предложил весьма щедрое вознаграждение. За тебя, моя ненаглядная.
Эти слова вонзились в мое неискушенное детское сознание острыми клинками. Холодные мурашки пробежали по спине, сердце бешено забилось. Я растерялась от смутного ужаса и непонимания.
– Он говорит, будто ты удивительно красива, дитя мое, – подхватила мать, и из уголков глаз у нее хлынули непрошеные слезы. – Твое место, мол, не в этой глуши, а в богатых чайных домах Осаки, куда стекается весь цвет благородного сословия. Ты должна заслужить лучшую участь, а не томиться здесь в убожестве.
– Довольно! – оборвал ее решительный возглас отца. – Позвольте сказать мне.
Он обратил ко мне бесстрастное лицо и произнес с невероятным хладнокровием:
– Мико, мы продали тебя в окайя.
От этих простых слов кровь застыла в моих жилах. Мир будто замер и обрушился огромным ледяным грузом на плечи. Я окаменела и лишь распахнула глаза, не в силах поверить услышанному.
– Что же такое эта окайя? – голос сам собою вырвался из онемевших уст.
– Окайя – это нечто вроде школы, где обучают юных дев искусству услаждать знатных господ в чайных домах Осаки, – пояснил отец. – За это нам заплатят хорошие деньги – достаточно, чтобы расплатиться с долгами и снова встать на ноги. – Он помолчал и добавил: – Однажды ты вернешься к нам богатой и всеми уважаемой дамой.
В тот момент я находилась в таком оцепенении, что даже не нашлась с ответной репликой. Я созерцала родительские лица с застывшим на них выражением вынужденной решимости и почти физически ощущала их муки. Стало ясно, что спорить бесполезно: все уже решено, и моя участь предопределена.
В оставшиеся часы до рассвета я неотступно ходила из угла в угол по нашему жилищу. Пока остальные члены семьи ворочались в тревожном полусне, передо мной одна за другой всплывали картины безмятежных дней невинного детства. Я вспоминала, как собирала у реки разноцветные камушки и бросалась ими в воду, любуясь причудливыми