Бертран Рассел. Часть 2. Борис Поломошнов

, Надежды и Любви получил достаточно детальную разработку в трудах таких классиков христианской философии, как Августин Блаженный и Фома Аквинский.

      Тем не менее, возведенная в абсолют, каждая из новозаветных христианских добродетелей, точно так же, как и «четвеюрат» платоновских – увы! – тоже вырождается в абсурд.

      Ведь Вера – в абсолютизированном своем выражении – предстает перед нами в виде господствующей в сознании человека «мировоззренческой установки на восприятие желаемого в качестве действительного» (см. соответствующие энциклопедические статьи академика Шинкарука Владимира Илларионовича).

      Надежда как «стремление души убедить саму себя в том, что желаемое сбудется» (см. Р.Декарт, «Размышления о методе»), будучи абсолютизированной, побуждает к бездействию, к пассивному ожиданию гипотетически сваливающейся с неба «манны небесной».

      Любовь же, абсолютизируя саму себя, становится слепой.

      По крайней мере, наполовину.

      И – глухой.

      Настолько же.

      Любящая мать, например, готова видеть и слышать ВСЕ то, что несет угрозу для ее ребенка.

      И – НИЧЕГО из того, что таит в себе опасность, исходящую от ее ребенка.

      По отношению к другим.

      Когда же спохвáтится, вполне возможно, что будет уже слишком поздно.

      И останется тогда лишь горевать: «И где же это, и что же это я упустила в воспитании своего ребенка?».