Представители высшей шотландской элиты, прибывавшие ко двору, были озабочены защитой своих интересов, которые были нарушены соседями или собственно представителями короны, и находились в состоянии постоянного соперничества друг с другом. Соперничество, происходившее в шотландских долинах, переносилось в кулуары эдинбургской резиденции монархов. При этом те местные связи, которые зачастую питали вражду между кланами, оказывались и в столичных домах знати.
XVI в. был периодом кардинальной смены политических идеологий, языка политики и принципов средневековой лояльности. Повсюду в Европе долгое время существовавшие связи и отношения подвергались проверке на прочность. Церковь, государство, представители знати – все они соревновались за преданность своих поданных. Шотландское общество, в отличие от других социальных организмов, было более подготовлено к таким испытаниям – и социальный контекст, и идеология общества, находящегося в состоянии перманентной войны, сделали шотландцев устойчивыми к вызовам меняющихся социальных отношений. Однако Шотландия была одновременно и страной, в которой мыслители, подобные Джорджу Бьюкенену и Эндрю Мельвиллю, заложили основы радикальной философской традиции, с ее обильным критицизмом, дискуссиями, связанными с правами подданных и принцев, спорами о природе церкви. Очевидным становилось столкновение двух идеологий – верности и лояльности, с одной стороны, и социального критицизма, с другой. Причем обе они существовали в условиях большего или меньшего повиновения короне. Но как бы то ни было, шотландская элита, политическая, религиозная, интеллектуальная, часто сталкивалась с необходимостью построения иерархии лояльностей.
Шотландский парламент не играл в этом процессе сколь-либо значимую роль. В целом, парламенты и представительные ассамблеи раннего Нового времени служили, главным образом, тому, чтобы обеспечивать расширяющиеся финансовые потребности монархов, которые тратили все большие суммы на ведение войн, расширяя масштабы патронажа, и стремились к увеличению королевского престижа посредством превращения монаршего двора в центр политической жизни. Но несмотря на то, что парламенты сталкивались с общими внешними вызовами, они тем не менее обладали разными полномочиями, как и различной структурой и процессуальными правилами, которые скорее отражали соответствующую политическую культуру. Более того, отношения между центральными и провинциальными органами власти, представительными учреждениями и правителями могли значительно трансформироваться в зависимости от того, кто находился у власти. Однако практически повсеместно в раннее Новое время в среде представительных ассамблей возникали дискуссии по поводу их традиционных прав и ущемления этих исконных привилегий расширяющимися королевскими прерогативами. В этом смысле Шотландия являла