– Зачем?
Стою, растерянно хлопаю глазами и совершенно не понимаю, что от меня хотят. Какие к чёрту пакеты? Какой на фиг топорик?
– Как зачем? Тело убирать будем. – довольная усмешка от собственной шутки опять тонет в бороде.
– Знаешь, как узнать, что шутка не смешная? Кроме тебя никто больше не смеётся.
Дикарь прикладывает ладони к сердцу и жалобно стонет.
– Ох, Принцесска, ты ранила меня в самое сердце. Такая красивая и такая безжалостная.
Пока я стою и мечтаю, чтоб этот неотёсанный мужлан исчез в том же направлении, откуда выполз, он наклоняется к Владу, поднимает и прислоняет к стене, собственно, по которой тот и сполз.
– Ладно, хватит трындеть. Закрывай квартиру, поможешь вынести его. Отвезу его подальше.
– К-куда?
Так не вовремя вспоминаю все его шутки про мешки и топорики.
– Т-туда, – передразнивает Дикарь, но всё же милостиво поясняет: – Я же не оставлю у тебя дома невменяемого мужика. Сейчас в гостиницу закинем, проспится, а оттуда на своих двоих на все четыре стороны отправится.
– Но я не уверена, что у него документы с собой, да и какая нормальная гостиница пустит его.
– Не переживай. Пустят.
– Папа договорился?
– Ага, папа, – как-то странно усмехается Дикарь.
Я не заостряю на этом внимание. Решаю ехать с ним. Надо убедиться, что с Владом ничего не случится. Захожу в квартиру, обуваю первые попавшиеся кроссовки, беру ключи, телефон и выхожу, запирая дверь на замок.
– Чё, прям так пойдёшь?
– А что не так?
Нервно начинаю рассматривать свой вид, но в упор не понимаю, что именно имел в виду Дикарь.
– Ну а как же причесаться, платьишко натянуть, туфельки под цвет сумки подобрать. Всё-таки за пределы квартиры выходишь, вдруг кто увидит тебя.
Закатываю глаза и, не глядя на этого юмориста, иду в сторону лифтов.
– К твоему сведению подбирать сумки под цвет обуви уже не актуально. Лет десять уже.
– Ох, простите, Принцесска, давно журнал мод не листал, обещаю на досуге исправиться.
Мне везёт: лифт, на котором приехал Дикарь, так и остался на этаже. Хотя бы на пару минут меньше проведу в его обществе. К неприятному запаху, исходящему от него, я привыкла, но вот его грубый бас и главное, что он им произносит, до сих пор приводит меня в ужас.
В лифте царит тишина, даже Влад храпеть перестал. Неужели в себя пришёл? Словно в подтверждения моих слов тот приподнимает голову, открывает рот, но кроме позорного пузыря из слюней ничего не вырывается. Голова обратно падает (видимо, слишком тяжёлая оказалась), и до нас доносится неразборчивое бормотание.
Дикарь усмехается,