В один день, перед тем как пройти лагерные ворота по завершении трудового времени, он остановился, пропуская вперед себя других каторжан, выждал секунду и ломанулся обратно к лесоповалу! Стрелок на сторожевой вышке поднял лук, натянул тетиву, но в наступающей ночи так и не поймал прицел. Погоню сторожа не организовали.
Яшку нашли следующим же утром, да не в лесу, куда он стремился, а на лысой просеке лесоповала, где обтесывали стволы, – даже версты не пробежал. Кровь так глубоко пропитала снег, что бурое озеро оставалось на виду еще несколько дней. Кто-то говорил, что Яшку задрал шишкун, кто-то грешил на обычных волков, что подвывали ночами недалеко от поместья, а кто-то, не слишком, впрочем, настаивая, полагал, что побрала беднягу сама Яга, мол, именно она его и зазывала ночами.
Жизнь тянулась медленно и тоскливо. Сторожа принижали чесноков, поддерживая в угоду мило́й избе нечеловеческие порядки. Милые измывались над несколькими гузаками, чья жизнь и вовсе была не жизнью. Вечно побитые и грязные – в баню их не пускали – лишенные всякого достоинства, они слонялись по лагерю словно тени и лишь вздрагивали, если кто-то из высоких мастей окликал.
Однако в таком отчаянии, как и обещал Светл-О-Бай, проглядывалась надежда. Чесноки, в основном, держались вместе: много раз с Рэем, который не сделал никаких запасов с осени, делились заначками еды, теплой одеждой, учили удить рыбу, шить одежду, делать подобие зубной пасты из лиственничной смолы и угля. Примелькавшись среди сторожей, он упросил одного особо падкого на лесть северянина, поучить его стрельбе из лука. Рэй восхищался поразительными навыками беловолосого сторожа, впрочем, делал это совершено искренне. Тот, в порыве снисхождения, научил натягивать тетиву на лук, брать прицел и мастерить стрелы.
В один из дней к Рэю, что сидел на наре, трясясь от холода, подошел сосед со стоящими торчком ушами. Семь лет назад он задушил знатного купца. На допросе говорить отказался, так что даже и неизвестно за что купчина расстался с жизнью, но было ясно, что убийца о своем поступке не сожалеет. Как всегда молчаливый, он поглядел на Рэя пустыми глазами и вдруг вынул из-за пазухи сверток мороженой облепихи. Указал на Лишку, а следом на другого заключенного со схожими симптомами. Пораженный таким даром, Рэй принялся за дело: облепиховый морс был, пожалуй, лучшим, что можно было изготовить тут для больных.
Лихорадка напарницы не спадала еще целую неделю. И всё же в одно из морозных, пасмурных утр она потянулась, выбравшись из-под трех одеял, которые Рэй добыл неизвестно каким путем, и даже притянула усталую улыбку. Самый счастливый день в его жизни.
***
Луна за луной, минули пять месяцев: осенний полузимник, зимние: студень, трескун, снежень, а потом и зимобор – первый весенний.
Успехи в лечении подруги и других узников не остались без внимания. Местные знали точно, какие симптомы несовместимы с жизнью, и в том, что Лишка преставится в ближайший день, не сомневался никто. На том Рэй и подцепил