И вытирая слезы, нарочно, уже сухим и твердым голосом сказала.
– Никуда не поедем! Что будет, то будет! Будем жить!
За окном собирались тучи. Быстро темнело. Где-то уже гремела гроза.
На полу стоял чемодан. И возле него во взрывах уже сверкающих молний виднелись два человека.
ДВОР МОЕГО ДЕТСТВА
Двухэтажный дом, стоящий на узкой улице, был старым, скрипел половицами и когда в двенадцать часов ночи, доски под грузным шагом дяди Леши скрипели на втором этаже, жившие под ними соседи первого этажа предвкушали вечерний спектакль. С громкими выяснениями отношений, а иногда и битьем посуды. Впрочем, спектакль всегда заканчивался миролюбивым ритмичным скрипом панцирной сетки кровати и победным рыком Леши.
– Теперь ты веришь?!
Степан Леонидович, живший на первом этаже, когда-то объяснял жене неопровержимость этого аргумента:
– Ему уже пятьдесят, разве он сможет два раза за день?
Верно и потому Степан Леонидович, сам старался не допустить промаха и не в коем случае не делать это два раза в день!
… А когда-то половицы скрипели под шагами другого поколения – железнодорожного инженера Ивановича, заселившегося вместе с семьей в первые годы после революции, а до этого – под ногами купца, хозяина не квартир, а всего этого дома … впрочем, наверное, половицы тогда не скрипели?
… Старый был дом, и, хотя стоял он почти в центре города, на узкой, заросшей сиренью старинной улочке, странно было представить, что в трехстах метрах отсюда высятся многоэтажные свечки новостроек, сияют вечерами витрины торговых центров, мчатся по проспектам потоки машин…
Нет, кажется, навсегда застыла здесь неспешная и спокойная патриархальная жизнь, в огромных дворовых пространствах, заросших сиренью, шло счастливое голосистое детство и веками сидевшие у подъездов старушки обсуждали соседскую жизнь.
А потом старушки умирали и их места занимали женщины из следующего поколения, некогда осуждавшие их никчемное времяпровождение.
Вырастали и уходили из дворов гонявшие в футбол дети и некогда завидовавшая им малышня.
Под широкой развесистой липой уже лет сто, наверное, росшей у этого дома, Николай остановил свой автомобиль.
Вечерами солнце горело прожектором, отражаясь в стеклах квартир, уютно и мирно было на узкой улочке и ему послышалось, что, как всегда, скрипят половицы.
Но нет, было необыкновенно тихо, и даже детские голоса не звенели во дворе.
Умер дом, умерли люди, жившие в его Николая эпоху, умерла и сама эта эпоха. И мир давно стал другим.
… Тридцать лет не был он в этом доме, который давно покинул сразу после выпускного вечера. И вот почему-то потянуло его в детство, в то счастье, которым, как солнцем, был залит этот двор!
Здесь как-то играя в прятки на «выполнение желаний», (тот, кого нашли, исполняет желание нашедшего) он, нырнув в заросли сирени ухватил спрятавшуюся Лариску.
– А! – закричал он, – какое бы придумать наказание?
Обычно девчонки на это отвечали: «Отстань»
Но