На западе без изменений. Эрих Мария Ремарк

рукав разорван осколком. Я сжимаю кулак. Боли нет. Но это не успокаивает меня, повреждение всегда болит только потом. Я ощупываю руку. Она поцарапана, но цела. Тут хлопает возле моего черепа, так что у меня плывёт сознание. Молнией проносится мысль: не лишиться чувств! Я погружаюсь в чёрную трясину и тотчас прихожу в себя. Один осколок всекает в мой шлем, он происходит так издалека, что не пробивает. Я стираю грязь из глаз. Передо мной пробита дыра, мне это непонятно. Нелегко попасть гранатой дважды в одну воронку, поэтому я хочу туда внутрь. Одним длинным рывком я бросаюсь вперёд, плоско как рыба на дно, когда снова раздаётся свист, потом быстро ползу, влезая в укрытие, чувствую слева что-то возле давит меня, это после, я вою, раздирая землю, давление воздуха гремит мне в уши, я ползу под упавшего, покрываясь им, это лес, военная форма, укрытие, укрытие, убогое укрытие, от бьющих сверху осколков.

      Я открываю глаза, мои пальцы судорожно охватывают рукав, руку. Раненый? Я кричу ему, нет ответа – мёртвый. Моя рука перехватывает дальше, в осколки дерева, теперь я снова знаю, что мы лежим на кладбище.

      Но огонь сильнее, чем когда-либо ранее. Он уничтожает чувство, я ползу ещё только глубже под гроб, он должен меня защитить, и даже если там лежит смерть.

      Передо мной зияет воронка. Я хватаю её глазами как руками, я должен одним рывком быть там. Тут я получаю удар в лицо, рука цепляется за моё плечо – это снова наступает смерть? – рука трясёт меня, я поворачиваю голову, в секудно-коротком свете я вижу остолбеневшее от страха лицо Качинского, его рот широко открыт и ревёт, я не слышу, он трясёт, меня, приближается; в один момент затишья меня достигают его слова: «Газ-гаааз- гаааз! – передай дальше!»

      Я рву к себе противогаз. Довольно далеко от меня кто-то лежит. Я больше не помню ни о чём другом. Тот который там должен знать это: «Гаааз – гаааз!»

      Я кричу подвигаюсь поближе, бью его противогазом, он не реагирует – ещё раз, ещё раз – он только прячет голову – это рекрут – я как Кат, вижу отчаявшегося, маска перед ним – я срываю свою, каска летит в сторону, я теряю её из виду, достаю парня, рядом со мной лежит его маска, я хватаю маску, натягиваю её ему на голову, он оживает, я отпускаю – и вдруг в результате толчка лежу в воронке.

      Глухой взрыв газовой гранаты мешается с грохотом разрывных снарядов. Один колокол гудит между разрывами, удары металлического бубна, металлические трещётки извещают во всех направлениях – Газ – Газ – Гааз –

      Позади меня бултыхается, раз, второй. Я начисто вытираю запотевшие линзы моей маски. Здесь Кат, Кропп и ещё кто-то. Мы лежим вчетвером, с напряжением нетерпеливо ожидая и дышим так слабо, как возможно.

      Первые решающие минуты в маске между жизнью и смертью, кто кого? Я знаю страшные картины из госпиталя: поражённые газом, которые днями давятся, кусками выблёвывая обожженные лёгкие.

      Осторожно, сжимая клапан ртом, я дышу. Теперь по земле крадётся удушливый газ и опускается во все впадины. Как мягкий, широкий клокочущий зверь он ложится в наши воронки, разваливается в них. Я толкаю Ката: лучше вылезти и лежать наверху, чем здесь, где всё почти