В дальнейшем на русский язык заново переводились три рассказа Бальзака (об английской Кошке, Осле и африканском Льве)[112], «История белого Дрозда» Мюссе[113], рассказы Нодье о Лисе и о Жирафе[114]; наконец, пролог к книге («Генеральная ассамблея животных») был напечатан по-русски в моем переводе в недолго просуществовавшей газете «Русский телеграф»(27 декабря 1997 года), а «История Зайца» – в журнале «Отечественные записки» (2014. № 3).
Но помимо прямых откликов – переводов и упоминаний в критике – существует еще гораздо более зыбкая сфера в разной степени доказуемых литературных влияний и отзвуков.
Не исключено, например, что о «Сценах» помнил Салтыков-Щедрин, когда сочинял свои «Сказки», где действующие лица из числа зверей, существуя во вполне «звериных» обстоятельствах, живя в норах или берлогах, решают совершенно человеческие проблемы, а порой даже имеют дело со вполне человеческими бытовыми реалиями, вроде лотерейного билета, по которому премудрый пескарь во сне выиграл большую сумму.
Другое предположение гораздо менее гадательно. Трудно усомниться в том, что когда Анатоль Франс назвал свою книгу «Остров пингвинов» (1908), он, известный книгочей, держал в памяти главу «Остров пингвинов» из «Жизни и философических мнений Пингвина» Этцеля/Сталя; конечно, книга Франса написана с иной целью, и пингвины у него не те, что у Этцеля, и о гранвилевских рисунках он некогда отозвался весьма неодобрительно, однако совершенно очевидно, что когда-то прочитанный рассказ из «Сцен» впечатался ему в память[115].
Наконец, еще более очевидно, что со «Сценами» был знаком Джордж Оруэлл, автор «Скотного двора» (1945)[116]; конечно, его памфлет написан совершенно в другом, несравненно