Тем, кто этим никогда не занимался, ни за что не понять, насколько трудно поставить эту консервную банку вертикально. Проваландавшись весь день, мы заканчивали работу уже при свете фонаря.
К тому времени Фёдор уже приехал из степи и разочарованно уплетал тушёнку, Ганса с Дугласом ещё не было. Они не вернулись ни через час, ни через два. На Форстеппе наступила уже глубокая ночь, и было ясно, что с ними что-то стряслось.
Тем не менее, мы не решились выехать на поиски до утра – нам попросту было страшно. Представьте себе: кромешная тьма – только тусклые звёзды мерцают в черноте небес, – тьма и проносящиеся мимо с сухим шелестом волны. Думаю, немного найдётся смельчаков, готовых покинуть корабль в такой ситуации. На Земле хотя бы Луна есть…
За всю ночь мы практически не сомкнули глаз. Как только рассвело, мы взяли винтовки, зарядили пулемёт вездехода, и отправились к лесу на поиски.
Объехав лес по периметру, мы обнаружили оборудование учёных, лежащее у подножия огромного дерева на самой границе со степью.
Соблюдая осторожность, мы слезли с вездехода и осмотрелись. Никаких следов учёных, оборудование выглядело неповреждённым. Складывалось такое впечатление, что учёные сами оставили его здесь.
Нервы у нас к тому времени были уже напряжены до предела. Накатывавшие волны с глухим шлепком разбивались о стволы деревьев, заставляя нас каждый раз вздрагивать.
Решив проникнуть в лес на вездеходе, мы направились к нему, как вдруг очередная встречная волна не пожелала изменить курс и поглотила Фёдора с Иваном!
Я не помню, как добрался до вездехода, как доехал до корабля… Первое осмысленное воспоминание после того момента – я сижу на полу рубки и пытаюсь унять трясущиеся руки.
Следующие три месяца я провёл в каком-то полубредовом состоянии…
– Вы не улетели сразу? Но почему? – прервал рассказчика Василий.
– Я не был до конца уверен, что мои товарищи погибли. А для капитана бросить экипаж – это всё равно, что пустить себе пулю в лоб.
Итак, три месяца я просидел, не вылезая, внутри корабля, пока это вынужденное затворничество не было прервано возвращением Ганса. Его одежда была вся в пыли, но в остальном он не изменился, лишь глаза светились какой-то надеждой.
Сбиваясь и путая русские слова, он рассказал мне, что был поглощён волной и провёл эти три месяца внутри. По его словам, волна на самом деле – это аморфное существо, нечто вроде большой амёбы. Волны подчиняются деревьям, являясь в некотором роде сателлитами для связи между лесами.
Деревья, как вы, наверно, догадались, были настоящими хозяевами планеты. Каждый лес являлся носителем разума, части культуры Форстеппы.
Ганс говорил, что деревья одиноки, они жаждут контакта с другими разумами, с людьми. Посредством «амёб» деревья транслировали