Сейчас я испытываю именно это абсурдное ощущение.
Прямо передо мной, на огромной кровати лежит Василевский.
Рядом с ним валяется пустой стакан, вокруг темнеет пятно от пролитой жидкости и рассыпано несколько белых таблеток на темно-синем покрывале.
Бросаюсь к нему. Холодный, пульса нет.
Тихо опускаюсь на краешек огромной кровати, лихорадочно пытаясь сообразить, куда обычно звонят в таких случаях.
Полиция, скорая, администрация отеля…
Куда вообще звонят, обнаруживая мертвыми бывших мужей?
На нем практически нет никаких видимых повреждений – ни ран, ни крови, ни разорванной одежды, которая часто бывает, если жертва с кем-то борется.
Со стороны кажется, что он просто спит, только лицо и руки – неестественно бледные, с легкой синевой.
С ужасом припоминаю все, что мы проходили по судебной психологии и элективному курсу судебной медицины.
Смахивает на удушение.
Вокруг не вижу следов борьбы, но, как практикующий психолог, я отлично понимаю, что Василевский по своему типажу совершенно не похож на самоубийцу.
Даже если предположить, что он каким-то чудом узнал о том, что первое место не достанется нам, ну и что с того?
Обозлится, устроит скандал, уволит половину сотрудников – все как обычно, но вот чтоб глотать таблетки…?
Нет, однозначно.
Конечно, самоубийства – не совсем мой профиль, я как-то сейчас больше по переговорам с по анализу поведенческого профиля, но все же в состоянии оценить, кого именно способен убить конкретный человек в ситуации сильного стресса – себя или окружающих.
И еще это странное сообщение ему на телефон, после которого он и выскочил из зрительного зала.
Как оно вообще связано с этим … самоубийством? Кто ему писал?
Надо найти телефон.
На кровати и на прикроватной тумбочке телефона не вижу, остается только его портфель и ящики письменного стола.
Выдвигаю один за другим ящики – в каждом из них какие-то бумаги, флешки, диски.
Телефона нигде нет.
По моим подсчетам, у Василевского в номере должно было находиться два телефона – общий и личный для экстренной связи, исключительно для своих.
Холодею от ужаса, слыша, что по коридору кто-то направляется к номеру быстрым и уверенным шагом.
Я же не заперла дверь.
Бросаюсь к ней, чтоб закрыть, но слишком поздно.
Дверь резко распахивается и передо мной оказывается тот, кого я меньше всего надеялась увидеть не то, чтоб в этой ситуации, а вообще когда-либо в этой жизни.
Макс, тот самый Максим Климов, чью гибель я горестно оплакивала пятнадцать лет назад.
Я чувствую, что у меня перехватывает дыхание и мозг просто отказывается соображать.
Усилием воли стараюсь не упасть в обморок, хотя ощущаю, что мне едва удается держаться на ногах.
– Ма-акс, – с трудом выдавливаю из себя, удивляясь тому, как слабо и чужеродно звучит мой собственный голос.
– Лада, у нас пять минут,