– Камаев, поделись с нами, о чем таком интересном ты думаешь, что совершенно не слушаешь учителя?
Белла, сложив руки на груди, возвышается передо мной.
– О музыке, – честно говорю я. – А ещё о девушке.
В классе слышатся смешки. Белла поджимает губы:
– Очень интересно. А о творчестве Сергея Есенина ты подумать не хочешь?
– Я уже много о нем думал, – пожимаю я плечами. – И читал о нем тоже.
– Вот как, – Белла Борисовна отходит к своему столу, опирается на него спиной и, сняв с носа очки, с нескрываемым интересом смотрит на меня. – Перед нами знаток, как я посмотрю. Может, ты нам прочтёшь что-нибудь из Сергея Александровича?
– С удовольствием, – я легко поднимаюсь из-за парты и вышагиваю к доске. Остановившись перед классом, оборачиваюсь к литераторше.
– Что вам прочесть?
– А ты много чего знаешь у Есенина? – с неподдельным удивлением спрашивает она. Я согласно киваю. У меня хорошая память – впрочем, у музыканта и не должно быть другой, – я легко запоминаю стихи, даже не напрягаясь, и пару десятков есенинских стихотворений рассказать точно могу.
– Что ж, Станислав, – Беллочка протирает очки подолом пиджака и вновь водружает их на нос. – Прочти свое самое любимое.
– Нет, самое любимое, пожалуй, не стоит, – живо возражаю я. Белла поднимает брови:
– Это ещё почему?
– Боюсь, оно вам не понравится.
Одноклассники опять начинают хихикать. Кирюха с Лео перешептываются и откровенно веселятся. Они знают, какое стихотворение Есенина я люблю больше всего.
– И все-таки ты прочти, а мы послушаем, – твёрдо говорит Белла. Черт, ну я предупреждал, она сама захотела. Я прочищаю горло и, глядя поверх голов, начинаю негромко читать:
– Пой же, пой. На проклятой гитаре
Пальцы пляшут твои вполукруг.
Захлебнуться бы в этом угаре,
Мой последний, единственный друг.
Не гляди на ее запястья
И с плечей ее льющийся шелк.
Я искал в этой женщине счастья,
А нечаянно гибель нашел…
Шепотки и смешки,