Но с началом ливня, несмотря на мои протесты, отец подхватывает меня на руки и бежит с мамой к переправе. Помню, что он не сразу докричался до лодочника, прятавшегося от дождя в будке на другом берегу. Я промок и, укрытый теплыми руками отца, заснул. Это было, видимо, в сентябре 1928 г.
А самым сильным из моих ранних впечатлений стала панорама, которую я, следующей весной однажды утром, гуляя в сопровождении родителей, узрел с высоты правого берега Кубани. Поднимавшееся за спиной утреннее солнце озаряло широкую пойму, окаймлявшие ее кручи, низкий лесистый левый берег и необъятные дали, простиравшиеся до самого неба. Передо мной предстал огромный мир. В нем даже Кубань, именуемая в гимне кубанских казаков «вековечным богатырем», казалась не такой уж мощной.
Вглядываясь в эту величественную картину, я заметил, что вдалеке справа с крутизны прямо к реке бесшумно съезжали совсем маленькие, запряженные конями тележки с ярко-красными бочками, повозки с какими-то устройствами и людьми в грубых серых одеждах и сиявших на солнце золотых шлемах. У самой воды люди распрягали лошадей, снимали шлемы, раздевались, вводили лошадей в воду и окунались сами. Затем они наполнили бочки водой, оделись, надели золотые шлемы, запрягли лошадей, и весь обоз так же бесшумно поднялся на кручу и исчез за ее гребнем.
Люди, лошади и их снаряжение казались мне действительно маленькими, и я стал упрашивать родителей раздобыть их для меня. Объяснения, кто такие пожарные, чем они занимаются, как действуют насосы, только разжигали мое желание заполучить их. А игры с подаренными игрушечными пожарными, лошадьми, бочками и насосами оказались не такими увлекательными, как действия настоящих. Как позже рассказывала мама, я требовал «живых людов».
Живые существа требовались мне и в играх после прогулок к железной дороге – на разъезд Гетмановский. Там отец познакомил меня с рельсами, паровозами, вагонами, рассказал, как и для чего они движутся. Дома я стал конструировать их из стульев и коробок, прокладывать рельсы из спичек, становился машинистом, а в пассажиров превращал всех домашних – родителей, не всегда послушных маленькую кудрявую собачку со звонким лаем – Анашка и кота, а иногда и гостей. Это увлечение оттеснило пожарных. Но безграничный окоем с правобережной кручи Кубани по-прежнему завораживал меня всякий раз, когда я там оказывался.
Приезжая сюда взрослым, я имел возможность убедиться, как действительно великолепны под солнцем эти прикубанские просторы, далеко уходящие на Север, Запад и Юг до угадывавшихся за горизонтом гор. Возможно, это самое сильное из ранних впечатлений способствовало формированию моего стремления к охвату всей картины происходившего вплоть до попытки осмыслить теперь всю собственную жизнь.
После двух с половиной лет мне запоминалось многое, происходившее в непосредственном окружении. Но систематизировать и осмыслить все это, тем более узнать о предшествовавшем моему рождению