К моменту, когда Горбачев приехал в ООН, зал Генеральной Ассамблеи был совершенно полон, и все 1800 кресел были заняты. Слышался легкий гул от возбужденного перешептывания. Ожидания были велики. Горбачев ступил на подиум, одетый в темный отлично сидевший на нем костюм, белую рубашку c бордовым галстуком. Он начал свое выступление довольно медленно, хотя и свободно, но затем разошелся, стал говорить более напористо и властно. Действуя так, он излагал идеологическую схему того, как должен развиваться марксизм-ленинизм и как мир должен высвободиться от холодной войны44.
Он начал с ремарки, соединившей западно- и восточноевропейскую историю вокруг революционной идеи: «Две великие революции – французская 1789 года и российская 1917 года – оказали мощное воздействие на сам характер исторического процесса, радикально изменили ход мировых событий. Обе они – каждая по-своему – дали гигантский импульс прогрессу человечества». Лишив токсичности революцию и установив общее основание для всего разделенного континента, Горбачев настаивал на универсальности человеческого опыта: «Сегодня мы вступили в эпоху, когда в основе прогресса будет лежать общечеловеческий интерес» – и настаивал, что дальнейший прогресс возможен только в результате подлинно глобального консенсуса, движения к тому, что он назвал «новым мировым порядком». Если это так, добавил он, «то стоит договориться и об основных, действительно универсальных, предпосылках и принципах такой деятельности. Очевидно, например, что сила и угроза силой не могут более и не должны быть инструментом внешней политики». Этим он совершенно отверг доктрину Брежнева – объявленное Москвой право на использование собственной армии внутри сферы влияния ради спасения партнерского коммунистического государства: так в 1968 г. оправдывали применение танков для сокрушения Пражской весны. Принимая множественность социополитических структур, Горбачев провозгласил, что «свобода выбора – всеобщий принцип, и он не должен знать исключений»45.
Таким образом, Горбачев мыслил широкими категориями, далеко выходя за пределы обычной биполярности – Восток против Запада. После более чем сорока лет холодной войны он решительно выступил в защиту «деидеологизации межгосударственных отношений» и тем самым декларировал конец вмешательства в дела Третьего мира. На самом деле в условиях, когда мир в целом сталкивался с голодом, болезнями, неграмотностью и другими массовыми бедами, он выступил за признание «верховенства общечеловеческой идеи». Тем не менее он не собирался отказываться от советских ценностей: «…Остается такой фундаментальный факт – что формирование мирного периода будет проходить в условиях существования и соперничества разных социально-экономических и политических систем». Он продолжал: «Однако смысл наших международных усилий, одно из ключевых