общаясь больше. Где-то в небесах
аэроплан кружится, неприкаян,
как бабочка живая не игле —
ещё живая, но уже недолго
осталась мучиться на письменном столе —
и под стекло, к другим таким на полку.
На вечное хранение вещей,
в которых смысла нет, но украшают
пространство комнаты и оттого длинней
подстрочник, чем оригинал в начале.
«В глазах рябит от чёрного на белом…»
В глазах рябит от чёрного на белом.
Зима, зима. Чернила на листе.
Классический пейзаж, что так умело
Создателем расписан налегке,
т. е. – легко, как будто мимоходом,
в означенных границах бытия,
отмерив поровну – печали и свободы,
чернильной веткой расчертив поля.
Зима, зима. Заснеженная площадь
с вождём на клумбе, где среди цветов
замёрзших, перепившего полощет —
до дома не дошёл – в конце концов.
Метёт, метёт. О чёрно-белый праздник!
На разграбленье – город – до весны…
оставлен снежным бабам. Снег-проказник
слепит глаза и заполняет сны…
«На день рождения мне подарили клумбу…»
На день рождения мне подарили клумбу.
Точней – один цветок. Ещё точнее —
отросток дерева. Растение на тумбу
я поселил, чтоб было веселее
в моём пространстве среди книг и пыли,
накопленной за годы проживанья
в доставшейся от бабушки квартире.
Уже не вспомнить о её страданьях
по поводу и без. На тумбе клумба
произрастает – дерево в горшочке —
растёт себе, не думая, как трудно
порой в живых остаться. Между строчек
о дереве, как среди книг и пыли.
Пыль – признак времени. Винилово-бумажный
осколок вечности. В чернилах – жили-были —
на фабрике газетной, картонажной —
как среди книг. Отпущенное время
растёт, как дерево, не думая, что дальше,
что я стою с водою на коленях,
чтобы полить его. Немного раньше
я наливал себе горячий кофе —
за письменным столом. Увы, несносен
вид в зеркале. И до изнеможенья
попытка выжить. Кофе на подносе
ещё дымится. Дерево в горшочке
растёт на радость, но зима – не осень.
И время тянется до вымысла, до точки.
Памяти Марины Цветаевой
Пока ещё горит одно окно
напротив в доме – жизнь не завершилась —
до времени. Ещё не всё равно —
что там, напротив, может быть, случилось.
Что там, быть может, кто-то у огня
сидит один, не разжимая руки —
до белых косточек, не зная про меня,
про то, что жизнь – не вымысел от скуки,
от безнадёжности тех календарных дней,
когда