– В общем, я тоже, – признался Говорящий Сверчок, – я знаю процесс только теоретически. Слушай, – вдруг оживился он, – а что если обратить конкурента в союзника?
– А это как? – спросил Пиноккио.
– Не знаю, я, вообще, у тебя только советник. Я определяю только стратегические направления, а тактические вопросы ты уж сам решай.
– Легко вам, синьор Говорящий Сверчок, определять стратегические направления, сидючи под комодом, а мне потом корячься.
– А разве тебе было бы легче корячиться без стратегических направлений?
– Нет, конечно, – согласился Буратино, – но всё равно, мне трудно.
– Согласен, трудновато. Но ты уже с детства приобретаешь опыт, а это важно. Когда ты вырастешь, подобные вопросы будут для тебя не вопросы вообще.
– Хорошо бы, – тяжело вздохнул Пиноккио.
– Ладно, поздно уже, – зевнул Говорящий Сверчок, – ложись спать, а я к утру набросаю план действий.
День субботний клонился к своему логическому завершению, и поэтому Пиноккио лёг спать с приятным предвкушением длинной ночи и благостного воскресного сна. Он быстро уснул, в этом возрасте всегда засыпают быстро. Но сон его был недолог, сильная отцовская рука подняла мальчишку за правую ногу с половичка, на котором он спал. И ещё не пробудившись окончательно, парень услышал весьма лаконичный, но полный угрозы вопрос:
– Ну?
– Здравствуйте, папа, – ответил вежливо мальчик, вися вниз головой.
– Ты мне зубы своим «здравствуйте» не заговаривай, – прозвучал ответ, и сильный дух сивушных масел ударил мальчику в нос.
– А что вы от меня хотите, папа? – спросил Пиноккио, которому очень не нравилось висеть вниз головой, но, к сожалению, выбирать ему не приходилось.
– Умничаешь, – констатировал отец, – ну, да ладно, ты у меня доумничаешься.
– В самом деле, папа я ничего не понимаю, что я такого сделал?
Карло, продолжая сжимать ногу сына в одной руке, другой рукой умудрился зажечь свечу. Сел на кровать и, вытянув деревяшку-ногу, казалось, расслабился. Пиноккио понял, что разговор только начинается.
– Что, говоришь, ты сделал? – начал отец, приподнимая сына, чтобы их родственные глаза были на одном уровне. – Ты лучше скажи, чего ты не сделал?
– А чего я не сделал? – спросил Буратино, чувствуя, что дело плохо.
– Убью, сволочь, – пообещал папаша ласково, – ты, гадский ублюдок, сын осла и обезьяны, оказывается, на рынке напёрстки крутишь, в карты играешь. В общем, в деньгах купаешься. Вон даже свечки покупаешь, барин хренов. А родной папочка, инвалид несчастный, почти с голоду помирает.
– Папа, я не знал, что вы умираете с голоду. А свечки мне нужны для того, чтобы учиться. И если вы хотите есть, вон там на столе лежит колбаса, кусок хлеба и помидор. Да и инвалидом, папа, я вас не считаю, вы у меня такой бодрый, такой задорный, – рассуждал Пиноккио, вися вниз головой.
– А я говорю, инвалид, – зло сказал отец и дал сыну в глаз кулаком, – инвалид, – и ещё раз дал, – и не смей перечить своему