Сеньор уселся в кресло и продолжал доброжелательно рассматривать Франсуа.
– Святые отцы объезжают округу и скоро будут здесь. Иерусалимский король Болдуин нуждается в помощи. Я помню его по старым временам и думаю над его предложением. Хотелось бы еще раз взглянуть на те места, но вряд ли смогу осилить дорогу. А люди пойдут, и ты вместе с ними.
Франсуа склонил голову. – Она велела мне быть одному и не слушать ничьих приказов.
– Но стоит ли придавать этому большое значение.
– Господин, это была Ее воля. Я слышал ее, как слышу теперь вас, я видел ее прямо перед собой. Она спасла мне жизнь. И приказала повиноваться, моя новая жизнь принадлежит ей.
Сеньор смотрел на Франсуа из-под прикрытых век, будто засыпая. – Ты принял решение?
– Я ощущал ее ладонь на своем лбу. Она исцелила меня и сказала, как поступить.
Синьор помолчал. – Ты дорог мне. – Сказал он, наконец. – Ты этого не знаешь, но сейчас самое время. Твой отец спас мне жизнь. Я помню тот день, как сейчас. Два дня мы штурмовали город. Мы забросали глубокий ров перед стеной, для многих он стал могилой. Но башню удалось подтащить к стене. Язычники забрасывали нас огнем. Люди бросались вниз, пытаясь сбить с себя пламя, но земля была залита смолой и тоже горела. Казалось, все усилия напрасны, но тут случилось чудо. Язычники вывесили на стену мешки с хлопком, чтобы защитить ее от таранов. Мешки тлели, но налетел ветер, раздул огонь и погнал густой дым им в лицо. Он ослепил их, и этого хватило. Мы навели мост и, когда дым рассеялся, были уже на стене. Они набросились на нас. Башня пылала, нужно было время, чтобы наши успели придти на помощь. Мои руки были обожжены. И твой отец встал рядом. Он ранил одного, другие бежали, но прежде успели поразить твоего отца. Он умер последним в тот день, его глаза видели победу. Он просил заботиться о тебе. Я выполнил его волю, я сам занимался твоим воспитанием и сделал из тебя воина. Ты дал мне клятву, я бы не отпустил тебя, если бы не твой отец. Он умер, оставив меня своим должником, теперь я отдаю этот долг. Ты можешь идти. И сможешь вернуться, если захочешь.
Франсуа встал на колено.
– Нет. – Сеньор убрал руку. – Я не стану благословлять тебя. Довольно того, что я не считаю тебя изменником. Пусть провидение или Святая Дева, которая, как ты говоришь, зовет тебя, укрепит твое чувство долга. Иди.
Из-за кресла выскочил карлик и, приплясывая, прошипел в лицо Франсуа. – Иди, тебе сказано. Иди.
Синьор пнул карлика ногой. Тот ткнулся в лицо Франсуа желтым сморщенным личиком: – Иди. Оставь своего господина. Уходи.
– Постой, – распорядился сеньор. – Возьми. – Он снял с пальца перстень с плоской нашлепкой поверх драгоценного металла, повертел в руке, протянул Франсуа. – Носи, тебе будет впору. Он достался мне в память о Иерусалиме.
Выйдя во двор, Франсуа поднял голову. Стена, как занавесом, была затянута багрянцем осеннего винограда. За окном жила Алиса, которая, как и Франсуа, воспитывалась в замке.