От ужаса Марина Петровна так громко воскликнула, что находившиеся в строительном вагончике рабочие выскочили оттуда и окружили ее. Они пытались как-то помочь. Но все их усилия оказались тщетными. Клавиатура отслоилась, однако нужная Марине Петровне буква «Н» выступала и заметно вытарчивала над всем искореженным месивом испорченного телефона. Она упорно жала на клавишу с этой буквой, надеясь, что из памяти телефона все-таки выскочит нужный номер, но тот не реагировал
Все строительные рабочие тем или иным способом, правда, безуспешно, пытались помочь Марине Петровне – телефон молчал. И только один из них – в голубом комбинезоне, с очень бледным, как бы обсыпанным мелом, лицом, с длинными, подстриженными «под горшок», иссиня-черными волосами и невероятно большим угрюмым носом, бормоча что-то недружелюбное, скрылся в строительном вагончике. Потом и другие рабочие покинули ее.
Марина Петровна стояла, держась одной рукой за коляску, а другой рукой отчаянно, но безнадежно жала и жала на клавишу с буквой «Н», надеясь пробудить к жизни свой изуродованный телефон. И тут она проснулась, с облегчением поняв, что это был сон – накануне они с сестрой так нагулялись с девочкой, что и ночью снится прогулка.
Свою сестренку Ниночку, которая была на семнадцать лет моложе, Марина Петровна всю жизнь считала малышкой. И даже сейчас, когда Ниночке за пятьдесят, она на десять сантиметров выше, килограммов на двадцать тяжелее, и у нее уже трое взрослых детей, Марина Петровна продолжает считать маленькой, беленькой и пушистой, как в известном всем анекдоте. Ей хочется спрятать сестру на груди и оградить от бед и огорчений. Родилась Ниночка в тот год, когда маме их было сорок лет, а Марина Петровна уже была студенткой Первого Ленинградского медицинского института имени академика Ивана Петровича Павлова. Сейчас все это называется медицинским университетом. Но во время беременности мамы Марина Петровна была еще десятиклассницей. Тогда она меньше всего думала о своих близких, в общем, и, в частности, о маме, интересовалась в основном теми химическими и гормональными процессами, которые бурлили внутри нее, и очень стеснялась того, что школьные подруги называли ее маму «жирной свиньей». Однажды все-таки она вдруг заметила маму и увидела, что та стала еще больше. До сих пор Марина Петровна отчетливо видит мамин виноватый и жалкий взгляд, брошенный в ее сторону, когда она с презрением подростка и непринужденностью молодой нахалки, которая знает все о том, что следует делать другим, бросила ей: «А ты все толстеешь!»
Сколько Марина Петровна себя помнит, все, и она сама также, говорили, что будет врачом. После окончания школы ей настолько опротивел родительский дом и родительская опека, которая, кстати, была очень навязчивой и тягостной, что поступать она решила куда-нибудь подальше, в Ленинградский медицинский институт. Родители поняли, что этому уже ничто не может воспрепятствовать, поэтому мама, на восьмом месяце беременности, поехала ее сопровождать. Тогда это