– Дорогому гостю самое почетное, первач! Ух-х! Даже на расстоянии запах от этого стакана шел такой, что ком подкатывал от желудка к горлу, а когда я принял его в руку, то мог только сжимать зубы и беспрерывно глотать слюну. Коля тем временем налил полные стаканы себе и Наташе. Она: Ну, Алексей Григорьевич, дорогой мой, будь счастлив, и смотри! До дна! Дурацкое дешевое самолюбие требовало «не ударить в грязь лицом», и я, пожелав хозяевам здоровья, стал глотать жуткую сивуху, но, как ни терпел, треть стакана осталась недопита. Зажевал огурцом, заел хлебом с маслом и буквально чудом удержался от рвоты. Пил я прежде самогон несколько раз, но это ж был напиток прозрачный, почти без запаха, даже, пожалуй, и вкусный, а этот… слов не подобрать.
Посетовав на меня, Коля с Наташей свои стаканы осушили, что называется, одним махом, крякнули, закусили, и пошло «веселье».
Шутки, анекдоты прямотой и сочностью не уступали загибам Петра Великого; невольно вспомнилась мне бравада десятилетних мальчишек в нашей школьной уборной. Хозяева хохотали, я из вежливости улыбался. Кое-что даже вставил в разговор, правда, не вполне в том стиле; немного, вроде, и посмешил. Все шло своим чередом. Они пили полстаканами, я маленькими глотками, закуска, хоть не «на ура», но шла.
С ритуальной неизбежностью наступила песенная пора. Николай достал из-за ширмы гармонь… Пели и про «горе горькое», и про «молодого краснофлотца», и про «тех, кто командовал ротами». Пели, поднимали тосты.
Наконец, Коля перешел к любимому:
Ах, Семёновна, трава зелёная…
Что-то есть в этой «Семеновне» забубенное, и хватающее человека, если можно так выразиться, за самое глубокое нутро. Особенно, когда шумит в голове, и уже не чувствуется никакого сивушного запаха, ни табачного дыма, не замечаешь ни грязи, ни объедков на столе, и улыбка Наташи не кажется неприятной, смешной, а просто доброй. Давно уж перестал я себя клясть, что засел здесь.
Чередуясь, они шпарили частушки, одну за другой, а Наталья, придерживая двумя пальцами платок за уголки, приплясывала:
Ишь, Семеновна, какая бойкая!
Наверно, тяпнула стаканчик горького…
Одену платьице, одену белое.
Эх, война, война, что ж ты наделала…
Ты не стой, не стой у окон моих.
Я не пойду с тобой, ты целовал других…
Самолет летит, крылья стёрлися,
Мы не звали вас, а вы припёрлися!
Тут Наташа села, хлопнула в ладоши: Григорьич! Дорогой! Это не про тебя, не подумай. Ты у нас самый приятный гость. Я поднял руки: Да ты что, Наташенька. Вам приятно, значит и я рад… Вот уже как заговорил-то.
А они дуэтом песню:
На деревне жили Нюра с Манею
Любили мальчика, звали Ванею…
Весна пришла и цветы цветут.
Цветы цветут и ручейки бегут.
А где цветы цветут, где ручьи бегут,
Нюра с Манею туда