Она принесла пузырёк с чернилами.
«Сего числа… какое у нас число-то сегодня? Господи, как время бежит. Составлен настоящий протокол в том, что мною… в присутствии дочери потерпевшего, понятых, председателя колхоза имени… Как он там у них называется?»
Я подсказал.
«…и главврача участковой больницы обнаружен труп гражданина, тэ-эк-с, какого такого гражданина?» – бормотал он, разворачивая новый и незаношенный, видимо, недавно выданный паспорт.
«Ну-ка покажи, – сказал самоубийца. – Да не паспорт, на кой хер он мне… Протокол покажи».
«А мы ещё не кончили… Вот у меня тут кстати к вам один вопросик».
«Покажи, говорю…»
«Игорь Петрович, всему своё время. Всё увидите, подписывать, конечно, не надо… Раз уж с вами такая приключилась история… А то скажут: как же так, он себя порешил, и он же подписался. Кстати: насчёт хозяйки. Это, если не ошибаюсь, ваша дочь?».
«Не ошибаетесь», – сказал мрачно Игорь Петрович.
Следователь вынул ещё одну бумагу, тетрадный листок, исписанный с обеих сторон.
«Нам с вами, ежели помните, уже приходилось встречаться. По поводу вот этого письма. Сами понимаете, сигнал довольно тревожный. Вот мне и хотелось бы узнать, как вы теперь, в свете, так сказать, последних событий, к нему относитесь».
«Как отношусь?» – спросил Игорь Петрович и вдруг с необыкновенным проворством выхватил у следователя протокол и письмо и порвал всё в клочки.
«Меня нет, – сказал он жёстко. – Нет и не было. Ясно? Вали отсюда, пока цел. Поезжай в морг. Там меня и найдёшь. Я там лежу… без головы. И чтобы духу твоего здесь не было, понял?»
Запомнился мне и другой день – сухой, бессолнечный и холодный, листья, усеявшие лужайку перед домом, успели пожухнуть, давно пора было выпасть снегу. День начался, как обычно, с утренней пятиминутки, после чего я обошёл свои отделения – общее, детское, родильное, сделал назначения, заглянул во флигелек, род приюта, где лежали потерявшие память, безродные и бездомные старухи.
Ненадолго вернулся к себе. Мои апартаменты были прибраны, натоплены, на плите горячий обед. На столе лежало письмо – единственная новость. Письмо могло подождать. Приём больных был с двух, амбулатория находилась против больничных зданий, через дорогу; войдя в тамбур, я, как всегда, услышал сдержанный говор, плач детей и кашель стариков. Часа два ушло на приём, на разговоры с завхозом о разных предметах. Потом явился шабашник, который подрядился с женой и тёщей перестлать полы в родильном, он стоял на пороге, с шапкой в руке, и следил восторженно-испуганным взором, как я наливаю в стакан воду из графина. «После, – пролепетал он, – не сейчас…», – очевидно, думая, что у меня как у медицинского начальника спирт всегда под рукой и я собираюсь угостить его с места в карьер.
Словом, обычные дела. Я вернулся. «Ну что, Маша…», – сказал я. Моя сожительница, в переднике и платочке, тоже покончила с делами и сидела перед обеденным столом, сложив под грудью большие красные руки.
«Там письмо вам…»
«А», –