Но перед уходом Франц предложил мне что-то вроде сделки. Что ни говори, а с нами произошло нечто весьма важное и мы спасли друг другу жизнь. Поэтому, немного пораскинув мозгами, решили обменяться запонками, но не комплектом, а только по одной – поклялись, что это будет неким подобием пароля, причем не для нас самих, потому как мы друг друга и так знали, а для потомков. Вот так».
Жан Рей положил сигару в выемку пепельницы, медленно достал из ящичка коробочку, положил ее на стол и открыл. Наклонившись вперед, Анри увидел перед собой запонки из двух разных пар.
«Вот они, – продолжал он. – Если в один прекрасный день к тебе явится какой-нибудь немец, покажет точно такие же запонки и скажет, что они достались ему от отца, деда, дяди или друга – точный круг родных и знакомых мы устанавливать не стали – Франца Мюллера, ты в память о деде угостишь его глотком, чтобы он промочил горло, и поможешь чем только сможешь. Согласен?»
«Да, дед, клянусь тебе, я все сделаю как надо…» – очень хотел ответить Анри и вытянуться по стойке «Смирно!», но, ошеломленный и очарованный таким откровением, лишь пробормотал едва слышное «да-да».
Он так вытаращил глаза, что добрых пять минут ни разу не моргнул. Пережив столь неординарное событие, дед явно был герой.
– И ты ни разу не пытался отыскать Франца после войны?
– Отчего же, пытался! Не очень активно, но все-таки. Однако отыскать в Германии Франца Мюллера, мальчик мой, – то же самое что во Франции Пьера Мартена. Это не так-то просто. Да и потом, твоей бабушке, да упокоит Господь ее душу, совсем не нравились подобные истории. В довершение всего у меня и самого не было особого желания ворошить прошлое. Особенно войну. В той ситуации выбор был прост: либо он, либо мы… Но так или иначе мы бросили умирать в лесу живого человека. Доподлинно мне известно только одно: если