– Замолчи, типун тебе на язык! Я что, свою работу не узнаю? – Кроме меня, никто перевязку так не сделает. Поняла?
– Поняла. Чего ж ты так возмущаешься? Парень выздоравливает и, слава богу. Лицо ему открой, оно-то, наверное, не изменилось.
– Евгений Александрович запретил к лицу прикасаться. – Он же у нас художник! Всё думает, как бы хоть немного исправить страшные шрамы. – Сегодня к операции должен приступить.
У Андрея холодок пробежал по спине. «Что, сегодня, его должны кромсать? У кого-то появилось желание изменить его изуродованное лицо? Но он-то, этого не хочет, и не позволит больше прикасаться скальпелем к своему телу. Не позволит, как же! Кто интересно им запретит, не он ли, с его состоянием? Они же не знают, что он всё чувствует и видит. Как дать им знать об этом?»
Полина ткнула Татьяну в бок – давай разбинтовывай парню голову – пусть кожа отдохнёт.
«Вот толстуха, лезет не в свои дела. Ей бы гири тягать на помосте, а она со своим торсом в сёстры милосердия подалась. Больных то покалечит. Да что ж я так зло то про неё? Душа у неё добрая, отзывчивая, всем поможет – никому не отказывает».
Андрей понять не мог, «что это тётка о таких вещах вслух рассуждает? А Полина – ноль эмоций, будто и не слышит». Ан нет, вот и она, что-то залепетала, каким-то глубоким грудным голосом, совершенно непохожим на её густой баритон. Этот голос исходил ниоткуда, он был везде. Андрей присмотрелся и обомлел – Полина совершенно не раскрывала рта. «Что же получается? Он Андрей, умеет не читать мысли, а слышать их, как произносимую речь, только изменённую в своей тональности. Очень и очень привлекательная способность», подумал он. Татьяна повернулась к Полине и произнесла наигранно смело:
– А наплевать мне на запреты Евгения Александровича, да и на него, ворчуна старого. – Ну, что, снимаем с лица повязку? уж больно жалко парня, пусть немного отдохнёт, а то, всё замотанный лежит, как мумия. Только ты не пугайся. Хорошо?
Полина кивнула головой, и приготовилась смотреть на обещанные страхи. Ей не верилось, что лицо этого человека изуродовано до такой степени, что смотреть невозможно. Если бы Татьяна не открывала эти страшные раны, стянутые глубокими шрамами, постепенно, с медленной осторожностью, а дала бы Полине неожиданно взглянуть на полностью открытое лицо, то она, наверное, упала бы в обморок. Полина, только и различила среди этого рваного месива, чуть приоткрытые веки с длинными чёрными ресницами и искажённый рот, открывающий белые ровные зубы.
– О Боже! – Она прикрыла ладонью свои пухлые губы крупного рта и смотрела на Андрея изумлённо-растерянными глазами. – Как же он жить то будет с таким лицом?
– Евгений Александрович обещал, что лицо будет довольно приличное. Часами у компьютера просиживает. Мать, все фотографии ему принесла, чтоб он представлял лицо в объёме. Вот он и колдует уже неделю. Вчера сообщил, что готов к операции, и не намерен откладывать. – Татьяна поёжилась,