Я знала, что деревья за окном годами буду оставаться прежними – несколько с раздваивающимися стволами, высокие сосны, низкие ели – и никогда не изменятся, пройдет много лет, а они все еще будет заглядывать в этот дом, наблюдая за его обитателями. По вечерам, когда я выглядывала на улицу, там стояла зависшая в воздухе, давящая тишина. И меня не покидало ощущение, что на самом деле в соседних домах никто не живет и мы одни на отшибе цивилизации, а горящие окошки и силуэты в окнах – лишь искусные декорации. Но Адам стоил этого. Адам стоил всего.
Все дни смешались в одну бесконечную кашу, прерываемую лишь объятиями Адама и долгожданными ужиными по вечерам за круглым столиком в нише темных окон.
Когда я выезжала в магазин без Адама, не переставала наряжаться. Сопротивлялась своему страху насколько могла, но не без уступок. Надевала более длинные, свободные платья, не такие милые туфли. Казалось, это не должно было быть важным, я бы могла отправиться в магазин хоть в домашней одежде. Но каждый раз, когда перед выходом я глядела в зеркало, мне хотелось плакать. И дело не в том, что мне не нравилось, как я выгляжу, каждый мой наряд оставался таким же прекрасным и очаровательным. Просто это было не то, что я хотела бы надеть, будто мир контролировал меня, наряжал, словно куклу, и прежде приятная ткань начинала до боли колоть изнутри мою кожу. Рукава становились слишком длинными, горловина душила, и я путалась в бесконечном подоле юбки.
Мне совсем не хотелось выходить из дома – боже, как это было на меня не похоже! – и в шкафу появилось множество новых нарядов. Домашних нарядов. Кружевное белье, шелковые халаты и костюмы, трикотажные костюмы, тонкие, нежные ткани, короткие шорты, сорочки, приоткрывающие ложбинку между грудей. Всегда укладка и легкий макияж. Ни за что я не хотела превратиться в девушку в растянутой футболке и с пучком на голове и каждый день перевоплощалась в привычную себя настолько, насколько могла сделать это дома. Так что каждый раз, приходя домой, Адам пожирал меня взглядом, и я ловила эти знаки внимания, будто они могли меня спасти.
Однажды Адам задержался на работе. Сильно. И неожиданно для самого себя. Ужин уже остыл. Я не стала есть без него. С поникшими плечами и стоящими в глазах слезами обиды – не на Адама, мне просто было чертовски одиноко одной в этом большом кирпичном доме среди безмолвных деревьев – я сидела за столом, на котором стояли тарелки, полные холодной пасты, и бездумно глядела в темноту леса. Адам зашел в дом тихо, как мышка, нерешительно переминаясь с ноги на ногу. В руках у него была белоснежная охапка пионов. Растаяла ли я? В конечном итоге, он был не виноват. Он никогда не был виноват. И все же каждый раз приходил с цветами, если думал, что я расстроена.
Я поставила цветы в вазу, пасту – в микроволновку, чтобы разогрелась. Адам стоял рядом, его взгляд скользнул по моему глубокому декольте. Он понял, что я заметила, виновато улыбнулся и заключил меня в медвежьи объятия.
– Я так счастлив