– Я же говорю – не важно. Заплачу, сколько скажете. Так вы в деле или нет?
– Если только это не «игра в бисер». – Говорю и думаю, что выражение «игра в бисер» вроде как здесь не подходит. Так можно было бы сказать про что-то сложное и непонятное, но уж точно не в ситуации, когда собеседник темнит. И почему мне захотелось перед ней поумничать? – Я хочу знать, что мне предлагают. Или вы раскрываете все карты, или ищете другого эксперта. – Смотрю на ее пальто. – Но с рубашками наружу вряд ли найдете.
– Переезжаю в другую страну и хочу взять ее с собой.
– Разобраться с минкультом вам будет дешевле и проще. Разве что за срочность раскошелитесь, потому что тягомотина та еще. Это же семейная реликвия, насколько я понял.
– Не совсем так.
Как легко можно заинтриговать всего тремя словами, думаю.
– Она краденная?
– Это было давным-давно, – смотрит в потолок, словно разглядывает фреску, – ее украл мой предок.
– Прапрадедушка?
– Пра…
– С этого и стоило начинать. Почему сразу не сказали?
– Вам бы стало легче, если бы вы узнали про мои преступные корни?
– А вам не все равно, что я об этом думаю?
– Вы бы тогда решили, что здесь какой-то подвох.
– Вообще-то я и сейчас в этом не сомневаюсь.
Вздыхает, как перед исповедью. Похоже, сейчас раскроет карты.
– Хоть эта картина и краденная, она мне дорога как память, и я не хочу расставаться с ней только потому, что у меня нет на нее прав.
– И я должен поверить?
– Это чистая правда.
– А почему так резко переезжаете?
Она могла сказать, что это не мое дело, но знала: теперь только честность и открытость главные ее козыри.
– Не резко, просто долго решалась. Не так-то легко начать все с нуля, знаете ли.
Вот это уже больше похоже на правду. Хотя не нравится мне вся эта история с двойным дном. Подкупает тот факт, что нужно признать не подделку оригиналом, а наоборот. Такого в моей практике еще не было, и уж тем более это показалось мне не такой рискованной махинацией, чем те, что я совершал до этого, и из которых в итоге вышел сухим из воды.
Недолго думая, озвучиваю клетчатой проныре сумму. Она соглашается, и в моем ментальном музее махинаций появляется еще один экспонат. И я вовсе не считаю себя негодяем. Руки в крови у меня после этого не стали. А покойный Пьер Шарло не обеднеет, если кто-то на таможне сочтет его шедевр подделкой. Все равно потом пересечемся в одном сюжете, в загробном квадрате Малевича. И все станет на свои места.
Дальнейший рабочий день проходит как по накатанной: несколько визитов, а после – сплошная бумажная волокита. На протяжении дня замечаю странную штуку: в голове почему-то остаются детали, на которых даже не фокусировал внимания. Например, цвет глаз охранника в музее, кривой шов на пиджаке одного из коллекционеров или засохшие капли кофе на ступеньке парадной лестницы. Списываю на обычную усталость, потому что другого объяснения в конце