К семи часам появляется оркестр; и это не какая-нибудь жалкая группа из пяти музыкантов, а целая оркестровая яма: и гобои, и тромбоны, и саксофоны, и альты, и корнет-а-пистоны, и пикколо, а также большие и малые барабаны. Купальщики уже вернулись с пляжа и переодеваются наверху; машины из Нью-Йорка припаркованы в пять рядов на подъездной аллее, а холлы, салоны и веранды сверкают модной одеждой, и прическами, уложенными в причудливом новом стиле, и шалями, которым могли позавидовать и модницы в Кастилии. Бар уже работает вовсю, и подносы с коктейлями уплывают в сад, пропитывая воздух ароматами, болтовней, смехом и разными намеками, прерванными на полуслове, знакомствами, что тут же будут забыты, и оживленным общением женщин, которые никогда не знали имен друг друга.
Свет становится ярче, когда земля отворачивается от солнца, и оркестр начинает играть золотисто-легкую музыку, под которую так хорошо пьются коктейли, и хор оперных голосов звучит тоном выше. Смех с каждою минутой становится все непринужденней, он сыплется отовсюду в изобилии и готов хлынуть неудержимым потоком от какого-нибудь одного шутливого словечка. Группы людей все время меняются: смешиваются с вновь прибывшими, распадаются и образовываются снова. Есть здесь и одиночки, и самоуверенные девицы, которые болтаются то тут, то там среди дам более солидного вида. На краткий миг какая-нибудь из них становится центром внимания своего кружка, а потом, возбужденная триумфом, скользит в постоянно меняющемся свете дальше и дальше сквозь бесконечные лица и голоса.
Но вдруг одна такая «цыганка-кочевница» в мерцающих опалах выхватит откуда-то из воздуха коктейль, опустошит его залпом для храбрости и, двигая руками, будто танцовщица из Фриско, закружится одна на парусиновой площадке. Минутная тишина; потом дирижер оркестра подстраивается по заданный ею ритм, и тут же по толпе бежит пущенный кем-то ложный слушок, будто она дублерша Джилды Грей из варьете «Фоли». Вечер начался.
Мне кажется, что в тот первый вечер, когда я впервые появился на вилле Гэтсби, я был одним из немногих действительно приглашенных гостей. Людей не звали: они сами приходили сюда. Садились в автомобили, которые увозили их на Лонг-Айленд, и каким-то неведомым образом оказывались у дверей особняка Гэтсби. Как правило, находился кто-нибудь, кто знал хозяина и мог представить их ему, и после этого они вели себя так, как, по их мнению, следовало себя вести на загородном увеселительном мероприятии. Иной раз люди прибывали и отбывали, даже не познакомившись с Гэтсби: шли на его вечеринку, что называется, по простоте души и пользовались гостеприимством хозяина, которое и служило пропуском в этот дом.
А меня пригласили по всей форме. Ранним субботним утром мою лужайку пересек шофер в ливрее цвета голубого яйца малиновки; он и вручил мне невероятно официальное послание от своего хозяина. В нем говорилось, что я окажу мистеру Гэтсби великую честь,